Между Западом и Югом
Шрифт:
И все же при всем превосходстве русских войск бой шел жаркий, юркие кривоногие степняки били из луков почти в упор и редко промахивались. К тому же каменная башня, одиноким великаном возвышающаяся над сражающимися постоянно огрызалась картечным и фузейным огнем. Янычары, засевшие в ней с остервенением били по наступающим. Вдруг в одной из бойниц раздался грохот, и на головы солдат посыпалась каменная крошка, кому-то не повезло, и его зашибла раскуроченная часть древнего бронзового орудия.
— В штыки их! — вот, наконец, первый солдат взобрался на вал и теперь с фузеей
— Ломай дверь! — седовласый сержант, ветеран не одной войны оглядев позиции крымчан, едва слышно фыркнул, и со своим взводом подхватив свежее, недавно срубленное бревно бросился к дверям башни. — Раз, два взяли! И р- раз! И д-два!
Луженная сержантская глотка с легкостью перекрикивала стрельбу и грохот битвы.
Янычары, засевшие в башне, продолжали отстреливаться, но уже не так остервенело, скорее по долгу службы. Взращенные из славян воины поняли, что битва за Перекоп проиграна, им сверху было лучше видно, как середина вала медленно продавливается русскими войсками, а край уже взят, вон на крайней башне трепыхается на слабом безвольном ветру зеленое знамя.
Солдаты продолжали биться, они не могли видеть как сотни и сотни крымчаков бегут к коням в панике вскакивают на них, устремляясь как можно дальше от русского воинства. Настегивая нагайкой бедных ни в чем не повинных животных, они неслись прочь от Перекопа вглубь обжитых земель Крыма.
Девлет-Гирей с двадцатитысячной армией отступал к Бахчисараю, вторая половина армии должна была сдержать русских под Перекопом. Причина отступления была проста – Кафа и Керчь больше недели находились в руках неприятеля. Треклятые подлые урусы обманули хана, они посмели использовать против него его заклятых врагов – черкесских князей…
В 1707 году он ходил на них в поход, но видно не сумел обуздать ненавистный дух и теперь они мстили крымским стервятникам и падальщикам за былые обиды. Вместе с черкесами на русских транспортах переправился отряд калмыков. Весь карательный корпус степняков насчитывал меньше шести тысяч всадников. Мало для полноценного рейда, но из-за того, что хан, уходя в набег на Россию, в стойбищах оставил только дряхлых стариков и мальцов, толком не умеющих держать саблю, участь прибрежных городов была решена.
Непредупрежденные крымчаки пропустили сдвоенный удар калмыков и черкесов. Словно бесы они налетали на стойбища рубили, сжигали все на пути, не оставляли никого: ни старух, ни стариков, разве что молодых дев закидывали на круп и оглушив визжащую добычу увозили с собой. По договору с царем, русский
— Кучум, ты видишь впереди этих собачьих детей? — хан, скакавший в центре войска, с удивлением заметил на краю горизонта мелькающие фигурки всадников.
— Да, мой господин.
— Прикажи тысяче Пархана выступать, остальным готовиться к бою.
Девлет-Гирей не делал опрометчивых поступков. Он давно был бы владетелем обоих азовских Берегов, если бы Высокая Порта помогла в свое время янычарами и орудиями, но, увы, султан был занят другими делами и не видел на сколько усилилась Русь.
Все чаще в голову Девлет-Гирея закрадывалась мысль о том, что этот год станет для него последним. Не помогут ни орды буджаков, ни единсеейские вассалы. Их самих загнали в угол, да султан к тому же их ополовинил, забрав большую часть воев в войско.
Между тем стоило крымчакам отдалиться от основного войска, как мелькающие на горизонте всадники бросились в сторону побережья. Тысяча Пархана не смогла их догнать, а только зря загоняла лошадей и через полчаса крымчаки возвратились назад. Но как только они вернулись, на горизонте опять показались всадники. Хан вновь приказал прогнать их, на сей раз всего лишь одной сотней, хотя понимал бесполезность приказа – степняку сложно угнаться за таким же степняком, будь он калмыком, ногаем или черкесом.
Вражеские разведчики постоянно следили за войском Девлет-Гирея, до тех пор, пока он не оказался у предместий Кафы. Здесь он увидел сожженные предместья города, черные от копоти стены и повсеместную разруху. Хан проклинал подлых черкесов, но поделать ничего не мог. Да и что тут сделаешь, если половина нападавших находятся в вассалитете у Москвы, а вторая половина, некогда просившая ханского соизволения поступить на службу, теперь обратила сабли против него?
— Беда, о солнцеликий! — под ноги сидящего в шатре хана бросился один из сотников, оставленных недавно под Перекопом.
— Вышли прочь, — негромко сказал столпившимся возле входа в шатер приближенным, кто-то из них хотел, было что-то спросить, но Гирей вновь повелительно бросил:- Прочь я сказал!
Лишь спустя четверть часа приближенные хана смогли войти внутрь, после того как из шатра вынесли обезглавленное тело сотника. Солнцеликий в очередной раз показал гнилую шакалью сущность. Дурные вести стоили гонцу, пусть и сотнику жизни. Никто не слышал, как хан тихо прошептал:
— Предатели.
Вошедшие в шатер увидели хмурое лицо Дивлет Гирея. По лезвию благородного клинка стекала тоненькая струйка крови, алые капли падали на богатые одежды правителя.