Мгновения любви
Шрифт:
«Им никогда не понять меня, даже если они все узнают», — в отчаянии думала Симонетта.
Если она откроется отцу, тот станет корить себя за то, что взял ее с собой за границу. Но ему не в чем винить себя, просто она по-иному стала воспринимать жизнь.
«Пожалуй, я просто перестала быть ребенком, — рассуждала Симонетта. — В Ле-Бо я повзрослела и страдаю, как страдали женщины во все времена».
Впервые она задумалась, влюблялись ли Прекрасные дамы куртуазной поэзии в тех, кто их боготворил и слагал о них поэмы
Если любовь, которую воспевали трубадуры, была чиста и возвышенна, то, вероятно, наступал момент, когда им приходилось расставаться с предметом своей страсти. Может, и сами возлюбленные проявляли высокое благородство и покидали этот край навсегда.
До сих пор рыцарские романы и рыцарская поэзия представлялись ей красивой сказкой, где все герои не похожи на живых людей из плоти и крови, которые могут быть безрассудно счастливы или отчаянно страдать.
— Ты что-то притихла, моя дорогая девочка, — прервал ее мысли герцог.
— Я думала о том, как мы с тобой провели здесь время.
Я многое узнала за эти дни…
— Что именно ты имеешь в виду?
— Ле-Бо научил меня глубже чувствовать… и я надеюсь, что стану рисовать лучше… побывав… здесь, — тщательно подбирая слова, постаралась выразить свою мысль Симонетта.
— Именно этого я и хотел. Но, дорогая моя, мне кажется, у тебя останется мало времени для занятий живописью, как только мы откроем наш дом в Лондоне, — заметил герцог.
Симонетта промолчала. Когда Мари пришла, чтобы убрать со стола, девушка пересела в кресло, боясь подойти к окну и снова увидеть отблески света на скалах.
Герцог упаковывал вещи. Он собирал холсты, перевязывал их, складывал мольберт так, чтобы его можно было укрепить поверх сундука.
Симонетта рассеянно наблюдала за отцом. Он проявлял на удивление полную самостоятельность в подобном деле, хотя в Англии у него был камердинер и множество других слуг.
— Я собираюсь сходить в деревню, чтобы заказать карету на семь часов утра. Иначе нам не успеть на одиннадцатичасовой поезд в Арле, а я намереваюсь быть в Париже завтра вечером, — сказал герцог.
— Я буду готова, отец, — не задумываясь, заверила его Симонетта.
— Должен сказать, ты исключительно пунктуальна для женщины. Редкое достоинство для представительниц твоего пола!
— Я просто знаю, как ты сердишься, папа, если кто-то заставляет тебя ждать!
Отец ласково улыбнулся ей и добавил:
— Я особенно не задержусь, но после того, как закажу карету, хотелось бы зайти в гостиницу попрощаться со своими приятелями.
— Да, конечно, папа.
— Ложись спать. Я велел Мари разбудить нас обоих в шесть часов утра.
Не дожидаясь ответа, он вышел, закрыв за собой парадную дверь.
Симонетта не шевелилась. Наверху ее ждали еще не упакованные платья, а она все сидела в кресле, совершенно опустошенная. Словно
— Вам ничего не нужно, мамзель?
— Нет… спасибо, Мари. Вы так вкусно кормили нас все эти дни!
— Мне нравилось готовить для людей, понимающих толк в еде, да и оплачивающих сполна мое усердие, — ответила Мари.
Симонетта улыбнулась, но ничего не сказала, л Мари продолжила:
— Кое-кто из этих художников ну совсем как голодные звери. Сметут все, что перед ними ни поставишь. А иные витают себе в облаках и не отличат устрицу от картофеля!
Симонетта заставила себя улыбнуться.
— Все правильно, Мари. Это называется «художественный темперамент».
— Тогда это то, чем я, надеюсь, не страдаю! Но я буду с нетерпением ждать приезда мсье, коли он надумает посетить наши места еще разок. Да и вашего тоже.
— Я надеюсь, нам это удастся.
— Говорят, кто раз побывает в Ле-Бо, тот всегда возвращается.
Симонетта подумала, что с ней этого не случится. Она была околдована Ле-Бо, потому что здесь встретила Пьера.
Это он околдовал ее, и ей никогда не забыть тот волшебный мир, который он показал ей. Зачем возвращаться сюда, если здесь не будет Пьера?
— Я уверена, так оно и есть. Мари, — произнесла она вслух.
Он никогда не рискнет встретиться с нею вновь, и, хотя он может рисовать в другом уголке Франции, она никогда не узнает, где именно. И на его картинах ее не будет. И в ее жизни на его месте останется лишь пустота.
— Доброй ночи, мамзель, — уже у двери сказала Мари.
— Доброй ночи, Мари!
Симонетта слышала, как Мари прошла через кухню, затем Заскрипела закрывающаяся дверь черного хода, шаги Мари зашуршали по песку садовой дорожки к маленькой калитке.
Оставшись одна, Симонетта откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и задумалась о Пьере.
Ни о чем другом думать она не могла, хотя мысли о нем усиливали и без того нестерпимую боль потери.
Она перебирала в памяти все, связанное с ним: их первую встречу, слова, сказанные ими друг другу, миг, когда она затрепетала в его объятиях; ее надежду, что он поцелует ее в ту сказочную лунную ночь, и то, как он решительно шел впереди нее к дому.
— Мне так хотелось тогда его ласк и поцелуев, как я никогда и ничего не хотела прежде, — прошептала Симонетта.
Она вспоминала магическую власть его поцелуя, он возносил ее над всем миром.
Теперь она понимала, что любовь могла заставлять мужчин воевать во имя своих любимых, а женщин — идти на костер за своими возлюбленными.
Понимала, что музыканты, вдохновленные любовью, писали музыку, которая потрясала слушателей, а поэты создавали поэмы для своих любимых, которыми спустя века восхищаются уже иные женщины.