Мгновения жизни
Шрифт:
– Это тебя папа учил?
– усмехнулся Северус. Глядя на Шарлотту, он с удивлением думал, когда этот вопящий комок, смотревший на него из детской кроватки, успел превратиться в хрупкую черноволосую девочку с ясными карими глазами. Он не мог поверить, что прошло уже достаточно времени, чтобы его малышка Элис могла бы принимать взвешенные и обдуманные решения.
– Они меня вместе учат, - подтвердила Шарлотта без энтузиазма.
– Мама так вообще только и трещит, что я очень сильная волшебница. Когда я заняла первое место в международном танцевальном турнире, она радовалась меньше, чем когда я сходу смогла превратить Барри в кувшин
– надулась Шарлотта.
– Я люблю танцы, а не это махание палочкой! Я не ведьма какая-то!
– Вообще-то, ведьма, - ответил Северус, - ты сильная ведьма с большим потенциалом. Понимаешь, - пробормотал он, касаясь пальцами своих тонких губ, как он всегда делал в момент задумчивости, - для мамы тема волшебных сил очень болезненная. Когда-то давно, еще до твоего рождения, у нее были с этим проблемы. Наверное, она боится за тебя.
– Но причем тут я?
– воскликнула Шарлотта.
– Мне, например, не тяжело без магии. Что я схожу за свитером наверх, что я призову его заклинанием, мне все равно. А вот без танцев я не могу жить, понимаешь? А ты без зелий сможешь?
– Нет, - честно ответил Северус, - хотя мама не понимает, как они могут мне нравится. Она не видит этого чуда, когда над котлом спиралями вьется пар. Ты ведь знаешь, что у каждого зелья свой собственный вид пара?
– Ты рассказывал, - ответила Шарлотта, искренне надеясь, что брат не начнет по обыкновению разглагольствовать о прелести зелий.
– Вот так и я люблю батманы и плие. Люблю крутить сальто, ходить колесом и придумывать собственные связки для танца.
– Сама?
– удивился Северус.
– Сама, - кивнула Шарлотта. Не сумев удержаться, она с гордостью рассказала брату о том, что самостоятельно придумала все движения для танца ко дню матери и что преподаватель была в восторге.
– Меня единственную похвалили, - гордо добавила она.
– Даже Саре ничего не сказали, хотя, по словам преподавателя, мы с ней почти на одном уровне.
Слушая ее, Северус понимал, что убедить сестру отправиться в школу магии будет очень непросто.
– И ты решила воспользоваться случаем с часами, чтобы избежать учебы?
– спросил он зевая, отчаянно борясь со сном, - я ни на секунду не поверил в твою пламенную речь о жестокости магического мира, - усмехнулся он.
– Неужели я тоже в твоем возрасте был способен на такие продуманные долгосрочные планы?
Шарлотта покраснела, понимая, что ее раскусили, и смущенно пожала плечами. Опустив голову, она рассматривала динозавров на собственной пижаме, боясь поднять взгляд на брата.
– Помоги мне, пожалуйста, Сев, - сказала она вполголоса, - родители же не станут меня слушать и не поймут. А ты понимаешь.
– Понимаю, - вздохнул Северус в ответ.
– Давай так договоримся: ты сейчас идешь спать и больше эту тему мы пока поднимать не будем. За ближайшие пару лет ты вполне можешь изменить решение. Захочешь в школу - проблема решится сама собой, а если останешься верна нынешнем убеждениям, - он замолчал, не горя желанием давать опрометчивые обещания, - в таком случае я постараюсь тебе помочь. Я не обещаю, что смогу убедить маму и папу. Особенно маму. Но обещаю, что буду на твоей стороне. Идет?
– Да!
– взвизгнула Шарлотта, радостно бросаясь брату на шею.
– Ты самый лучший, самый прекрасный брат во всем мире!
– А ты кобыла!
– фыркнул Северус, едва ли не задыхаясь от ее объятий
– Слезь уже с меня, кабанятина. Тоже мне балерина.
В ответ на его привычное ворчание Шарлотта только заливалась смехом, продолжая обнимать и уже из вредности целовать его в щеки, лоб и нос. Северус лениво отбивался, ворчал и демонстративно причитал, но в то же время глаза выдавали его истинное настроение. На каждый сестринский поцелуй он щекотал ее в ответ, про себя радуясь ее счастливому визгу.
***
Желая взглянуть на дочь перед уходом на работу, Тобиас приоткрыл дверь ее спальни и вздрогнул, обнаружив пустую кровать. По позвоночнику пробежала волна холодного липкого страха и схлынула. Сердце тревожно забилось. Вспомнив о том, что в доме сейчас еще и Северус, Тобиас быстро побежал к его комнате в надежде, что Шарлотта вновь тайком пробралась к брату. Тихонько приоткрыв дверь спальни сына, он выдохнул, обнаружив обоих детей, спящих в разных концах кровати. Шарлотта нагло стянула с брата одеяло, завернувшись в него, как в кокон. Северус, видимо, не найдя ничего лучше, отчаянно пытался укрыться краем простынки.
Тихо рассмеявшись и подумав, что дочь — вылитая мать, Тобиас сходил в ее комнату и, взяв оттуда одеяло Шарлотты, укрыл им Северуса. Поцеловав по очереди детей в лоб и вызвав улыбки на спящих лицах, он на носочках вышел из комнаты. На душе у Тобиаса вдруг стало тепло.
Трансгрессировав к дверям клиники, он надеялся, что некое подобие хорошего настроения продержится как можно дольше.
Тяжесть на сердце после субботнего инцидента никуда не делась. Не исчезло и ощущение собственной никчемности, но, стараясь не замечать своих чувств, сейчас Тобиас пытался просто радоваться, что его дети живы и здоровы.
– Ну как ты?
– услышал он голос Макномары и обернулся, улыбаясь подходящему к дверям клиники наставнику.
– Я же говорил, что ты в рубашке родился!
Грегори пыхтя поднимался по лестнице, вытирая платком выступивший на лице от напряжения пот.
– Спасибо, - усмехнулся Тобиас, специально замедляя шаг, - чудо, что Северус знал, что делать. И Грегори, - он остановился возле своего кабинета, вспомнив просьбу Эйлин взять у наставника воспоминания, - Эйлин завтра назначена встреча в МАКУСА по поводу этого случая. Будет очень хорошо, если вы дадите нам воспоминания о встрече с Честерами. Я уверен, что они станут ключевыми в этом деле, ведь вы же свидетель, - рассуждал он.
– Именно вам эти ублюдки передали часы для меня. С вами все в порядке?
– удивился Тобиас, заметив, как внезапно побледнел Макномара.
– Да. Съел, наверное, что-то не то, - замялся Грегори, на глазах становясь еще белее и пятясь, открыл дверь своего кабинета.
– Извини, мне надо… Сам понимаешь… - бормотал он, поспешно закрывая за собой дверь. Он только сейчас понял, что собственной алчностью и неудачным советом Честерам загнал себя в ловушку. Грузно опустившись кресло, печально скрипнувшее под его весом, Грегори Макномара принялся лихорадочно соображать, как можно изменить воспоминания.
С досадой глядя на закрывшуюся дверь, Тобиас лишь вздохнул. Теперь, вдобавок ко всему, он начал немного волноваться за здоровье своего коллеги и наставника. Если ранее Макномара был просто полным человеком, то, переехав в Лос-Анджелес, он сильно потолстел. Тобиасу казалось, что с каждой неделей Макномара становился на дюйм шире.