Мидлмарч
Шрифт:
Прэтт рассмеялся. Ему очень нравился его хозяин, но Тэнтрип нравилась ему больше.
Выйдя на посыпанную песком дорожку, Доротея сразу же замедлила шаги, как уже делала однажды, хотя и по другой причине. Тогда она опасалась, что ее не возьмут в сотоварищи; сейчас боялась связать себя сотовариществом, которое внушало ей ужас. Ни закон, ни мнение света не принуждали ее к этому… только нрав ее мужа и ее жалость к мужу, мнимые, а не действительные узы. Она прекрасно понимала положение, но не располагала собой; не могла она нанести удар в наболевшее сердце, которое взывало к ней о помощи. Если это слабость, значит, Доротея была слаба. Но полчаса истекали,
«Вчерашний вечер утомил его», — решила Доротея, сперва подумав, что муж спит и что не следовало бы ему отдыхать в сырой беседке. Потом она вспомнила, что в последнее время он, слушая ее чтение, обычно принимал эту позу, как видно, для него удобную, вспомнила, что иногда он говорил или слушал, вот так уронив голову на руки. Она вошла в беседку и сказала:
— Я здесь, Эдвард. Я готова.
Он не шелохнулся, и она решила, что он крепко спит. Она положила руку ему на плечо и повторила:
— Я готова!
Он оставался недвижимым, и, внезапно охваченная смутным страхом, она наклонилась, сняла с него бархатную шапочку и прижалась к его голове щекой, отчаянно крича:
— Проснитесь, милый мой, проснитесь! Слушайте! Я пришла с ответом.
Но Доротея так и не дала ответ.
Позже Лидгейт сидел у ее кровати, а Доротея бредила, размышляла вслух, вспоминала то, что передумала накануне ночью. Она узнала Лидгейта, называла его по имени, но почему-то считала нужным все объяснить ему и вновь и вновь просила его объяснить все ее мужу.
— Скажите ему, я скоро к нему приду: я готова дать обещание. Вот только думать об этом было так страшно, но… я оттого и захворала. Не очень сильно. Я скоро поправлюсь. Ступайте же, скажите ему.
Но ничто уже не могло нарушить безмолвие, в которое погрузился ее муж.
49
Оруженосец шуткой складной
В тупик поставил колдуна:
«Бросать в колодцы камни — ладно,
Но кто достанет их со дна?»
— Видит бог, как мне хотелось бы скрыть это от Доротеи, — сказал сэр Джеймс Четтем, немного нахмурившись и весьма брезгливо скривив губы.
Он стоял на каминном коврике в библиотеке Лоуика и разговаривал с мистером Бруком. Это происходило на следующий день после похорон мистера Кейсобона, когда Доротея не могла еще подняться.
— Скрыть будет трудно, знаете ли, Четтем, ведь она душеприказчица, к тому же любит заниматься такими делами — собственность, земля и тому подобное, — сказал мистер Брук, нервно надевая очки и разглядывая края сложенной бумаги, которую он держал в руке. — И притом она захочет действовать. Можете не сомневаться, Доротея пожелает выполнить свои обязанности душеприказчицы. А в прошлом декабре ей, знаете ли, исполнился двадцать один год. Я не смогу ей помешать.
Сэр Джеймс некоторое время в молчании рассматривал ковер, затем поднял взгляд, внезапно воззрился на мистера Брука и ответил:
— Я скажу вам, что мы сможем сделать. Пока Доротея
Прежде чем ответить, мистер Брук заложил руки за спину, прошествовал к окну и резким движением выпрямился.
— Вам легко говорить, Четтем, вам легко так, знаете ли, говорить.
— Дорогой сэр, — не сдавался сэр Джеймс, стараясь удержать свое негодование в рамках приличий, — не кто иной, как вы, пригласили его сюда, и благодаря вам же он здесь остается… я имею в виду место, которое вы предоставили ему.
— Да, но не могу же я его немедленно уволить без достаточных к тому причин, милейший Четтем. Ладиславу просто нет цены, он работает превосходно. Думаю, я оказал нашим землякам услугу, пригласив его сюда… пригласив его, знаете ли. — Мистер Брук завершил свою речь кивком, для чего повернулся лицом к собеседнику.
— Жаль, что наши земляки не обошлись без него, вот все, что я скажу. Во всяком случае, как зять Доротеи, я почитаю своим долгом решительно воспротивиться тому, чтобы ее родственники каким-либо образом удерживали в наших краях Ладислава. Надеюсь, я вправе отстаивать достоинство моей свояченицы?
Сэр Джеймс начинал горячиться.
— Разумеется, мой милый Четтем, разумеется. Но мы с вами по-разному оцениваем… по-разному…
— Этот поступок Кейсобона мы, надеюсь, оцениваем одинаково, — перебил сэр Джеймс. — Я утверждаю, что он самым непозволительным образом скомпрометировал жену. Я утверждаю, что никто еще не поступал столь подло и не по-джентльменски — сделать такого рода приписку к завещанию и поручить его исполнение родственникам жены… это явное оскорбление для Доротеи.
— Кейсобон, знаете ли, немного сердился на Ладислава. Ладислав рассказывал мне — почему; он не одобрял, знаете ли, род его занятий… в свою очередь, Ладислав непочтительно относился к увлечению Кейсобона: Тот, Дагон [165] и все тому подобное; кроме того, мне думается, Кейсобону не понравилась независимая позиция Ладислава. Я, знаете ли, видел их переписку. Бедняга Кейсобон слишком уж зарылся в книги и удалился от света.
— Ладиславу только и остается, что изображать все в таком виде, сказал сэр Джеймс. — А по-моему, Кейсобон просто ревновал к нему жену, и свет решит, что не без оснований. Вот это-то самое гнусное: имя Доротеи связано теперь с именем этого молодчика.
165
Тот — один из древнеегипетских богов. Дагон — упоминаемый в Библии главный бог филистимлян.
— Ничего страшного я, знаете ли, тут не вижу, дорогой Четтем, — сказал мистер Брук, усаживаясь и вновь надевая очки. — Очередное чудачество Кейсобона. Вспомните, к примеру, что эта вот тетрадь, «Сводное обозрение» и так далее… «вручить миссис Кейсобон», была заперта в одном ящике с завещанием. Он, полагаю, хотел, чтобы Доротея опубликовала его исследования, а? И она, знаете ли, это сделает; она великолепно разбирается в его изысканиях.
— Сэр, — нетерпеливо перебил сэр Джеймс. — Я ведь не о том вовсе с вами толкую. Скажите лучше, согласны ли вы, что необходимо удалить отсюда молодого Ладислава?