Мидлмарч

Элиот Джордж

И теперь, прочитав письмо Уилла, мистер Кейсобон должен был решить, в чем заключается его долг. Он привык смотреть на свои поступки как на исполнение долга, и ему было бы тяжело признать в них что-нибудь иное. Однако на этот раз противоборствующие побуждения заводили его в тупик.

Обратиться прямо к мистеру Бруку и потребовать, чтобы этот неуемный прожектер взял свое предложение назад? Или посоветоваться с сэром Джеймсом Четтемом, чтобы вместе с ним попытаться отговорить мистера Брука от этого шага, который касается всей семьи? Но мистер Кейсобон сознавал, что в обоих случаях надежда на успех невелика. Упомянуть про Доротею было немыслимо, а мистер Брук, если не указать

ему на какую-нибудь несомненную и близкую опасность, конечно, выслушает все доводы с видимым согласием, а в заключение скажет: «Не бойтесь, Кейсобон! Поверьте мне, молодой Ладислав будет достоин вас! Поверьте, я знаю, что делаю». Мысль же о разговоре с сэром Четтемом на эту тему вызывала у мистера Кейсобона нервный страх: отношения между ними оставались самыми холодными, и конечно, сэр Джеймс без всяких упоминаний сразу подумает о Доротее.

Бедный мистер Кейсобон готов был всех подозревать в недоброжелательном к себе отношении, особенно как к мужу молодой жены. Дать кому-то повод предположить, что он ревнует, значило бы согласиться с их (предполагаемой) оценкой его особы. Позволить им догадаться, как мало блаженства принес ему брак, было бы равносильно признанию, что они были правы, когда (вероятно) осудили его помолвку. Нет, это немногим лучше, чем допустить, чтобы Карп и оксфордские светила узнали, как мало продвинулся он в разборе материала для своего «Ключа ко всем мифологиям». На протяжении всей жизни мистер Кейсобон даже от себя скрывал мучительную неуверенность в своих силах, а также склонность к завистливой ревности. И его привычка к гордой недоверчивой сдержанности оказалась особенно непреодолимой теперь, когда дело шло о самой щекотливой из всех личных тем.

А потому мистер Кейсобон продолжал хранить высокомерное горькое молчание. Однако он запретил Уиллу бывать в Лоуик-Мэноре и мысленно готовил другие меры противодействия.

38

Суждение людей о человеческих поступках

имеет большую силу: рано или поздно оно

окажет свое действие.

Франсуа Гизо [133]

Сэр Джеймс Четтем думал о новых замыслах мистера Брука без малейшего удовольствия, но возражать было легче, чем помешать. И как-то раз, явившись на завтрак к Кэдуолледерам, он следующим образом объяснил, почему приехал один:

133

Франсуа Гизо (1787–1874) — французский историк и государственный деятель.

— Я не могу говорить с вами откровенно в присутствии Селии. Это ее расстроило бы. И вообще это было бы нехорошо.

— Я понимаю — «Мидлмарчский пионер» в Типтон-Грейндже! — воскликнула миссис Кэдуолледер, едва он договорил. — Это ужасно: накупить свистулек и дуть в них на глазах у всех! Даже лежать весь день в постели, играя в домино, как бедный лорд Плесси, было бы гораздо пристойнее.

— Как вижу, «Рупор» начинает нападать на нашего друга Брука, — заметил мистер Кэдуолледер, откидываясь на спинку кресла и весело улыбаясь, как улыбнулся бы газетным нападкам на самого себя. — Жгучие сарказмы по адресу некоего землевладельца, который проживает не так уж далеко от Мидлмарча, исправно взыскивает арендную плату и ничего не делает для своих арендаторов.

— Я бы предпочел, чтобы Брук отказался от этого намерения, — заявил сэр Джеймс, досадливо сдвинув брови.

— Но выдвинут ли его кандидатуру? — сказал мистер Кэдуолледер. — Вчера я видел Фербратера…

Он ведь сам склоняется к вигам, превозносит Брума [134] и его «полезные знания» — это самое скверное, что я о нем знаю… Ну, так он говорит, что Брук сколачивает довольно-таки сильную клику. Его сторонников возглавляет Булстрод… Ну, этот банкир. Однако он считает, что кандидатом Бруку не бывать.

134

Брум Генри (1778–1868) — английский политический деятель, сторонник вигов, юрист и литератор; в 1825 г. содействовал организации Общества распространения полезных знаний.

— Совершенно верно, — подтвердил сэр Джеймс. — Я наводил справки: ведь до сих пор я никогда политикой Мидлмарча не интересовался — с меня довольно графства. Брук рассчитывает, что Оливер не пройдет, потому что он поддерживает Пиля. Но Хоули сказал мне, что если уж выдвинут вига, то это несомненно будет Бэгстер, один из тех кандидатов, которые берутся бог знает откуда, но зато с большим опытом в парламенте и не идут на поводу у министров. Хоули человек грубый. Он забыл, что говорит со мной, и прямо заявил: «Если Брук так уж хочет, чтобы его забросали тухлыми яйцами, то мог бы найти способ подешевле, чем лезть на трибуну».

— Я вас всех предупреждала! — сказала миссис Кэдуолледер, разводя руками. — Я давно говорила Гемфри, что мистер Брук взбаламутит грязь. Вот мы и дождались.

— Ну, ему могло взбрести в голову жениться, — заметил ее муж. — А это было бы, пожалуй, хуже легкого флирта с политикой.

— Не взбрело, так еще взбредет, — предрекла миссис Кэдуолледер. — Когда он вынырнет из грязи с болотной лихорадкой.

— Меня особенно тревожит то, как его будут чернить, — сказал сэр Джеймс. — Конечно, меня заботит и семейное имя, но он уже в годах, и мне неприятно, что он подставляет себя под удар. Ведь они раскопают против него все, что смогут.

— Я полагаю, переубедить Брука невозможно, — сказал мистер Кэдуолледер. — В нем так странно сочетаются упрямство и непоследовательность. Вы с ним говорили?

— Да нет, — ответил сэр Джеймс. — Мне это не совсем ловко. Словно я требую от него отчета в его действиях. Но я говорил с этим Ладиславом, которого Брук прочит себе в помощники. Он далеко не глуп, и я решил послушать, что он скажет. Так по его мнению, Бруку на этот раз выставлять свою кандидатуру не следует. И я думаю, он убедит его отложить выставление кандидатуры.

— Да-да, — кивнула миссис Кэдуолледер. — Независимый кандидат еще не успел выдолбить свои речи.

— Но этот Ладислав… Тут тоже есть некоторая неловкость, — продолжал сэр Джеймс. — Мы его раза два-три приглашали пообедать у нас (кстати, вы же с ним тогда познакомились) — ну, как гостя Брука и родственника Кейсобона. Мы ведь считали, что он здесь только с визитом. А теперь он вдруг оказался редактором «Мидлмарчского пионера», и в Мидлмарче о нем идут толки — его называют безродным писакой, иностранным агентом и бог знает чем еще.

— Кейсобону это не понравится, — заметил мистер Кэдуолледер.

— Но ведь Ладислав по отцу действительно иностранец, — возразил сэр Джеймс. — Будем все-таки надеяться, что он не станет проповедовать крайних мнений и не заразит ими Брука.

— О, он опасная каналья, этот мистер Ладислав! — сказала миссис Кэдуолледер. — Оперные арии, острый язык. Прямо-таки байронический герой влюбленный заговорщик. А Фома Аквинский его не слишком обожает. Я это сразу заметила в тот день, когда он привез картину.