Мидвичские кукушки
Шрифт:
Когда Зеллаби закончил свой рассказ, я перевел взгляд на Бернарда. Лицо его ничего не выражало.
— Вы полагаете, что это сделали Дети, что они заставили его врезаться в стену?
— Я не предполагаю, — сказал Зеллаби, с сожалением качая головой, — я утверждаю. Они сделали это точно так же, как заставили своих матерей привезти их в Мидвич.
— Но свидетели, те, кто давал показания…
— Они прекрасно осознают, что произошло. Но вынуждены говорить только о том, что видели.
— Но если,
— Ну и что дальше? Что бы сказали вы, если бы всё знали и вам пришлось бы выступать в качестве свидетеля? В подобного рода делах заключение должно быть приемлемо для властей — то есть приемлемо для мифического «здравомыслящего человека». Представьте, что в вердикте будет заявлено, что парня заставили убить себя; вы думаете, это пройдет? Нет, конечно. Начнется второе следствие, которое придет в конце концов к «разумному» заключению, которое, в свою очередь, в точности совпадет с тем, что мы имеем сейчас. Так чего ради свидетелям рисковать?
Вам нужны доказательства? Подумайте о том, как вы сами относитесь к этому. Вы знаете, что благодаря своим книгам я пользуюсь некоторым авторитетом, и знаете меня лично, но чего стоят мои аргументы с привычной позиции «здравомыслящего человека»? Практически ничего. Ведь даже когда я рассказываю вам, что же в действительности произошло, ваша первая реакция — попытаться объяснить все это как-то иначе. Хотя вы-то должны поверить мне скорее других, друг мой. В конце концов, вы же были здесь, когда Дети заставили своих матерей вернуться.
— Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? — возразил я.
— Можно. Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают сделать то, что для вас неприятно, и тем, когда это гибельно? Давайте, давайте, друг мой, похоже, за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное встречает нас на пороге чуть ли не каждое утро.
Я воспользовался возможностью переменить тему.
— Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей идеи про всеобщую истерию? — спросил я.
— Он отказался от нее незадолго до своей смерти, — ответил Зеллаби.
Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.
— Я и не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?
— Принял слишком большую дозу снотворного…
— Он… вы хотите сказать… Но Уиллерс не из таких людей!
— Согласен, — сказал Зеллаби. — В официальном заключении было сказано: «нервное расстройство». Фраза, конечно, многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. — Он помолчал и добавил: —
— Неужели вы думаете, что это тоже Дети? — сказал я.
— Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Теперь выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем мы думали. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Поули в этот трагический момент там, за поворотом, могла оказаться Антея или кто-нибудь еще. Вдруг становится ясно, что и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева и в отместку они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное в жизни явление, с которым я когда-либо сталкивался. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее…
— Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? — вмешался Бернард.
Зеллаби нахмурился.
— Мы уже отправили отсюда Майкла, но я еще не решил, не пришло ли время уехать и Антее. Последние несколько лет мы живем как на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри него копится огромная сила, и рано или поздно произойдет извержение. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Начинаешь сомневаться… Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Поули — что это, просто более сильный толчок или первый признак извержения? Не знаю.
Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее в последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.
— Ричард и полковник тоже были на дознании, — сказал Зеллаби. — Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Я думаю, ты уже слышала об этом?
Антея кивнула.
— Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Поули. Мистер Поули сообщил все новости. Бедная женщина никак не может прийти в себя. Она очень любила Джима. Я с трудом удержала ее — она хотела идти на дознание и публично обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество неприятностей и никому этим не поможет. Все это время мы были рядом с ней.
— В мэрии был другой сын Поули, Дэвид, — сказал Зеллаби. — По-моему, он хотел выступить, но отец его удержал.