Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Хеншелл Николас

Существует множество источников, которые способны пролить свет на характер персональной власти, которую сохранили за собой монархи Ганноверской династии.² Парламент занимался главным образом регулированием частных, локальных проблем землевладельцев. Основную массу законодательства составляли билли, лично внесенные членами парламента: они были подобны тем документам, которые издавали провинциальные штаты во Франции. В XVIII столетии парламент подверг огораживанию три миллиона акров, в то время как только сто актов были посвящены сооружению каналов и дорог. Корона же почти не проявляла интереса к законодательной деятельности и редко требовала принятия новых законов. Ее исполнительная власть почти полностью вписывалась в рамки королевской прерогативы.³ Безусловно, ее главным делом была

внешняя политика, которая также была частью прерогатив. Когда в 1788 году Георг III впал в безумие, внешняя политика стала менее активной: переговоры были приостановлены, а посланники остались без инструкций.⁴ Лишь те договоры, которые требовали вотирования денежных средств, должны были регулироваться парламентскими актами, в то время как во Франции парламент регистрировал все соглашения. В мирное время, когда субсидий не требовалось, парламент обыкновенно не контролировал и не имел информации о дипломатической деятельности.⁵ При Ганноверской династии парламенты интересовались внешней политикой и могли высказывать по этому поводу ценные замечания, однако это можно сказать и о парламентах, собирав-

¹ Miller J. 1983. The Glorious Revolution. Longman. P. 73-74; Pares R. 1953. King

George HI and the Politicians. Oxford University Press. P. 2.

² GreggE. 1984. Queen Anne. Routledge andKegan Paul; Clark J. C. D. 1986. Revolu

tion and Rebellion. Cambridge University Press. P. 68-91; Owen J. B. 1973.

³ Clark J. C. D.I 982. The Dynamics of Change. Cambridge University Press. P. 451.

4 Pares R. 1953. P. 7, 163-164; Blanning T. C. W. and Haase C. 1989. George I I I ,

Hanover and the Regency Crisis // Black J. Knights Errant and True Englishmen. John

Donald. P. 135.

⁵ Gibbs G. C. 1970. Laying treaties before Parliament in the Eighteenth Century //

Hatton R. And Anderson M. S. (eds.) Studies in Diplomatic History. Longman.

шихся двумя столетиями ранее, при королеве Елизавете.¹ Акт о престолонаследии не создавал никаких постоянных парламентских комитетов, столь очевидно бросающихся в глаза на континенте. Не накладывалось ограничений и на право монарха объявлять войну без одобрения парламента. То, что в 1703 году шотландский парламент запретил использование этой прерогативы, показывает, что при желании может сделать ассамблея. В XVIII столетии роль английского парламента в процессе определения внешней политики осталась прежней. Как и в большинстве «абсолютистских» государств, такие вопросы решались при дворе.²

Акт о престолонаследии 1688 года был принят в то время, когда разумнее всего было восстановить старую конституцию, а не создавать новую. Недавно стали высказываться аргументы против этого утверждения, хотя вместо того с равными основаниями на роль истинного революционера было предложено поставить Якова II, который деспотически пренебрегал теми правами на собственность, которые принимали обличье университетских корпораций, бенефиций, армейских комиссий и органов управления на местах. Славная революция была всего лишь успешной контрреволюцией.³

Изменения, внесенные Декларацией о правах, представляются незначительными по сравнению с тем, что было действительно важным для монарха. Действительно, Конвенционный парламент, стараясь предотвратить злоупотребления королевским правом освобождать от обязательств, возложенных законом, сделал ограничения явными, в то время как во

Франции они оставались скрытыми и, следовательно, обходить их было проще. Однако королевская прерогатива осталась неприкосновенной. Объявление войны и заключение мира, созыв и роспуск парламента, назначение и смещение министров, как и во Франции, находилось под контролем короля. Таким образом, хотя парламент и был удовлетворен тем, что запретил без своего одобрения собирать армию в мирное время, он не предпринял попыток лишить короля контроля за самой армией. Согласно Трехгодичному акту максимальный перерыв между парламентами должен был составлять три года, то есть больше, чем было принято в Средние века.

Если называть парламентской монархией систему, при которой король более не мог выбирать своих министров сам, то она установлена не была.

¹ MacCaffrey W. T. 1981. Queen Elizabeth and the Making of Policy 1572-1588.

Princeton University. P. 485-490.

2 Black J. 1984. Britain in the Age ofWalpole. Macmittan. P. 168-169; Black J. 1 9 9 1 .

A System of Ambition? British Foreign Policy 1660-1793. Longman. P. 19,30,43-58.

³ Speck W. A. 1988. Reluctant Revolutionaries. Oxford University Press. P. 139-

165; Harrison G. 1990. Prerogative Revolution and Glorious Revolution: Political pros

cription and parliamentary Undertaking, 1687-1688 // Parliaments, Estates and Rep

resentation, 10, no.l. P. 29-43.

Вопреки общепринятому мнению¹, Акт о престолонаследии 688 года не представлял ни прямой, ни косвенной угрозы этой самой важной королевской прерогативе. В XVIII столетии премьер–министры (присутствие которых долго игнорировали) приглашались вовсе не для того, чтобы сформировать администрацию по своему усмотрению. Этот термин восходил к временам Гавестона, Уолси и Бэрли, а не к предстоявшей эпохе Мэйджора. Он обозначал того единственного, кто монополизировал благосклонность короля, а не на того, кто использовал свое влияние в парламенте, чтобы командовать монархом.² Как и во Франции, в состав кабинета обычно входили и те, кто находился в оппозиции к ведущему министру, те, кого он не мог привести к повиновению.³ Кроме того, укрепление партий в течение ста лет после Славной революции также не препятствовало осуществлению королевского контроля. Ни один монарх XVII и XVIII столетий не считался с партиями. Королева Анна не позволяла парламентскому большинству навязывать себе кандидатуры министров.⁴ Партия не была эффективным механизмом ни для управления электоратом, ни для поддержания фракционной дисциплины в парламенте. В 1790–х годах партии достигли определенных успехов, однако Уильям Питт–младший их не признавал и никогда не пытался таким образом объединить своих сторонников.⁵

Следовательно, единственной надежной опорой для политической власти была королевская милость. Она открывала доступ к королевскому патронату, который обеспечивал управление парламентом. Как и во Франции, расширение государственного аппарата и увеличение вооруженных сил давало новые возможности для укрепления связей между знатью и монархией. Несомненно, корона теряла независимость, полагаясь на парламент, обслуживавший ее долги во время серьезного военного конфликта с Францией между 1689 и 1713 годами. Подобно многим европейским монархам, столкнувшимся с этой проблемой, она взяла реванш, создавая военные и гражданские должности с тем, чтобы обеспечить себе политическую поддержку. Результатом стало разбазаривание государственных средств в беспрецедентных масштабах. Сотни рабочих мест в Лондоне и более 6 тысяч на местах использовались для прокорма политически значимых семей. К 1790–м годам в Англии насчитывалось 14 000 налоговых агентов, обязанных использовать свое влияние на благо правительства во время выбо-