Миф о другой Эвридике
Шрифт:
– Может быть, пещеру выдолбили уже в сросшихся камнях? – неуверенно предположила Лита, – А осколки постепенно увозили.
– Ахинея номер два.
– Интересно, чем выдолбили? – отозвался Дроздов, – Механическим инструментом? Пещеру таких размеров, с узким выходом? Невероятный труд. Можно расплавить камень мощным лазером.
– Там нет никаких следов расплава, – пояснил Рамин, – Обыкновенные грубые сколы.
– Такое впечатленье, друзья мои, – серьёзно сказал Эдуард Арсеньевич, привычно теребя пальцами бородку, что кто-то очень могущественный, для кого такие трюки с каменными глыбами –
Он подошёл вблизь к решётке из прутов арматуры, закрывавшей вход. Её зрелище на диких камнях было живописно-нелепо. Решётка была собрана и сварена без малейших потуг на эстетику, укреплена прочно, но неровно, так как неровен был камень, куда вбивались штыри для петель. Рамин отпер большой амбарный замок, откинул решётку. Вход был свободен. Но они не торопились входить.
– У кого какие ощущения? – обратился ко всем Невелов, – Ухудшения самочувствия. Тревога, страх, неуют. Навязчивые образы. Не появилось такого? Ещё раз вслушайтесь в себя – всё ли в порядке.
Все чувствовали себя прекрасно. Всем было интересно, что там.
– Ты как? – тихонько спросила, Лита у Лоры.
– Нормально. Здесь действительно… полегче дышать. Что-то действует. Только знаешь… сдаётся мне, что это «что-то» – не от воронки. Не от камней вовсе, – Лора перешла на полушёпот, доверительно улыбнулась, – А оттого, что ты… рядом.
Рамин тронул за плечо Невелова, предлагая отойти в сторону. Понизил голос, чтоб остальные не слышали.
– Вспомнил я, Эдуард Арсеньич, одну вещь. Как-то вдруг пришло в голову. Скорей всего, пустяк, случайное совпадение. Но…
– Говори, говори.
– Тот прискорбный случай семилетней давности со Смагиным и его пациентом. Когда это произошло, вы знаете?
– Летом, по-моему.
– И вы, и я пришли в клинику после этих событий. Смагина мы не знали, и точная дата его гибели никого особо не интересовала. Но пару месяцев назад мне понадобились кое-какие данные из личных карточек сотрудников. Мы с нашим кадровиком Ниной Сергеевной выписывали их. Зашёл пустой разговор об уволенных сотрудниках. Нина Сергеевна достала из сейфа отдельную стопку их карточек и показала мне. В том числе, и Смагинскую. Из праздного любопытства я глянул на последнюю дату его работы. Дата его смерти. Тогда я просто глянул и забыл за ненадобностью. А сейчас вдруг вспомнил – седьмое июля. Он был здесь со своим пациентом седьмого июля. Сегодняшнее число. Ровно семь лет назад. Вероятно, в это же время. Поздним утром. Отчего-то умер здесь пациент Смагина. И что-то сделалось с самим Смагиным, приведшее к трагической аварии.
– Семь лет… – нахмурился Невелов, – Седьмой месяц, день седьмой. Мистическое число? Ты веришь в мистику?
– Нет. Я верю в психику.
Невелов взял Рамина под локоть, отвёл ещё дальше от остальных, терпеливо ожидающих, поглядывающих на них с лёгким недоумением.
– Я тоже. Но немножечко озадачил ты меня. Что произошло в пещере? Сердце человека редко останавливается само по себе. Семь лет…
– Я рассказал вам, Эдуард Арсеньич… И наверное, зря.
–
– Совпадение даты – чистая случайность.
– Наверное. На девяносто девять процентов. Но один процент…
– Тут можно при желании нагородить таких фантазий… Мы же с вами здравые люди. Психиатры.
Невелов молчал, отрешённо уставившись в одну точку.
– Эдуард Арсеньич, – забеспокоился Рамин, – В чем вы сомневаетесь? Заходить или нет? Из-за этих дурацких семёрок? Эх, зря я сказал.
Невелов очнулся от своих размышлений.
– Прекращать поход? Глупо как-то. Несолидно. Нет объективных причин. А субъективность, мистика, она…
– Вот именно! Я ж говорю…
Они вернулись к остальным.
– Внимание, друзья мои, – объявил Эдуард Арсеньич, – Сделаем небольшой привал. Располагайтесь на травке. Вот здесь, в стороне. В стороне. Отдохните, сосредоточьтесь. Проникнитесь, так сказать, величием момента.
А мы пока сходим в пещеру на разведку. Я и… Симон. Да, мы вдвоём с Симоном, – повернулся он к Рамину, к его недоуменью-досаде на лице, к его уже открытому для возраженья рту, – Да, хватит двоих. Не обсуждаем. Кто-то же должен остаться с женщинами. Мы – туда и назад. А вы… Располагайтесь. Чудесное место для привала. К входу не подходите пока. Не надо подходить к входу.
Часть вторая
Нечет
1. Лита
Словно полуденный зной сморил его: нетяжкая усталость, недолгое забытьё. Словно отодвинувшись от своих будних дел, он на несколько минут прилёг, расслабясь, откинув голову, прикрыв веки, чтобы лишь умерить напряженье жесткой мысли под ними. Отнюдь без намерения задремать, но вдруг задремал, против своих привычек.
Лицо недвижно живо: тонкая бледность, как освет изнутри, спокойная пауза перед продолжением мысли и действия. Вот-вот – он откроет глаза, поднимется, удивлённо хмыкнет: – Ничего себе! Заспать средь бела дня. Во – старость чёртова! Только-только прикоснулся к дивану.
Только-только…
Не диван под ним, а специальная кровать реанимационной палаты. Серо-зелёная плоская подушка. Тёмные шнуры датчиков, прикреплённых к груди и к голове. Белые тонкие трубки с зажимами. Экраны, циферблаты аппаратуры контроля и жизнеобеспечения.
Жизнеобеспечения на краю жизни. Кома. Прихожая между «быть» и «не быть». Две двери, обе заперты. Какая откроется раньше – в ту и войдёшь.
Дежурный реаниматолог, высоченный, под потолок, мужичище с плоской спиной и вытянутой лошадиной головой, бросил с верхотуры себя последний взгляд на приборы, удовлетворённо кивнул и направился к выходу.
– Вам здесь, в принципе, находиться нельзя, – с лёгкой склочкой в голосе сказал он Лите, смирно сидящей у двери на стуле, – Это же не простая палата, а реанимация.
– Мне Фёдор Петрович разрешил.
– Я знаю, что вы знакомы с главврачом, знаю, что он разрешил, знаю, что вы наша коллега. Я не возражаю, я не понимаю, зачем. Состояние его пока стабильно, но от внешнего мира он начисто отключён. Кома – есть кома. Ни он – вам; ни вы – ему.
– Не совсем так, – аккуратно возразила Лита, – Иногда появляется возможность связаться с человеком в бессознательном состоянии и даже воздействовать на него. Очень редко, правда. Я должна попробовать.