Мифриловый крест
Шрифт:
Слово Жанны было невероятно сильным. В бою вокруг нее вихрился охранный ветер, отклоняющий стрелы и даже камни, выпущенные из катапульт и требучетов. Самый сильный рыцарь, сошедшийся с ней врукопашную, внезапно терял все умение, отточенное годами тренировок, и не мог отбить ни одного удара. Если бы Жанна захотела, она смогла бы перерезать объединенную англо-бургундскую армию, как мясник режет баранов на бойне, но, что бы о ней не говорили, она не любила проливать кровь зазря. Английский король стоял перед Жанной на коленях и не знающий промаха меч крестьянки легонько касался
Слово рождается верой. Если твоя вера с гору, ты сдвинешь гору, но редко кто может сдвинуть верой даже горчичное зерно. Трудно получить слово и особенно трудно получить сильное слово, способное не только помочь найти потерявшуюся иголку, но и дать тебе силы сделать что-то серьезное, что-то такое, что не под силу тому, кому слово неведомо.
В этот момент нас прервали. Тишка вбежал в горницу, сверкая выпученными глазами, и сообщил, что к замку приближаются двадцать монахов.
18.
Мы стояли плечом к плечу - я, Усман и Аркадий. Мы надеялись только на то, что мой амулет способен выдержать удар двадцати одновременно произнесенных святых слов. Если это не так, бой не имеет смысла, никакое оружие не может противостоять святому слову. Я не знаю, защищает ли крест только меня или он имеет какой-то радиус действия, но на всякий случай Усман стоял, вплотную прижавшись к моему правому боку, а Аркадий - к левому. Усман держал наготове автомат, Аркадий - массивный золотой крест.
– А что, - спросил я, - золотой крест лучше, чем серебряный?
– При прочих равных - да, - ответил Аркадий.
– Для истинно верующего красота и богатство амулета не имеют значения, и в руках святого подвижника перекрещенные палки разят не хуже Креста Ивана Великого. Только среди нас нет святых подвижников.
– Что-нибудь чувствуешь?
– спросил Усман.
– Ничего, - ответил Аркадий.
– Не пойму, - ответил я, - то ли что-то есть, то ли мерещится.
Усман тихо замурлыкал что-то арабское. Лонбоц хевбин сайтед ивиденс овво хесбиган. Аркадий вздрогнул и Усман заткнулся.
Миномет, который правильно называется не кулеврина, а мортира, стоял в полной готовности в десяти шагах от нас. На наскоро разложенном костерке накалялся железный прут, которым бородатый пушкарь в штопаной дубленке зажжет порох, когда будет нужно. У амбразур застыли стрельцы с пищалями, оказывается, слово "стрелец" здесь означает не род войск, а просто "стрелок", а "стрелок" здесь - тот, кто делает стрелы. Среди дубленок и зипунов выделялись камуфляжные кафтаны наших стрельцов, сейчас две группы воинов готовы плечом к плечу сражаться против общего врага. Если враг даст нам шанс.
На краю леса показался человек,
– Аркашка!
Аркадий прошипел что-то неразборчивое, но явно нецензурное. Амбал не унимался:
– Аркашка! Выходи, подлый трус!
Аркадий решительно шагнул вперед и полез на частокол.
– Что надо?
– крикнул он.
– Пускай твои люди открывают ворота, выходят и строятся здесь, сложив оружие. Тогда им сохранят жизнь. Слово митрополита.
Бородатый пушкарь, переворачивавший в костре раскаленный прут, вздрогнул и уронил его, а потом украдкой перекрестился. Видать, слово митрополита - это по местным меркам круто.
Аркадий слез с частокола и вернулся к нам. На него жалко было смотреть.
– Это конец, - прошептал он.
– Слово митрополита…
Усман смачно сплюнул в снег и сделал два шага вперед.
– Я вашего митрополита… - пробормотал он, поднял автомат, так, чтобы снаружи не было видно ствола, и дернул предохранитель. Предохранитель дважды щелкнул. Усман тщательно прицелился и сделал одиночный выстрел, именно одиночный, а не парный.
Во лбу монаха расцвел алый цветок и монах рухнул наземь как подкошенный. Крест у меня на груди задергался, я прыгнул вперед, чтобы Усман не выпал из области действия амулета. Аркадий повторил мой прыжок. Крест успокаивающе замерцал и я понял, что для меня нет необходимости быть рядом с теми, кого я хочу защитить. Крест прикроет всех. Расстояние не играет роли, играет роль вникновение, - прошептал крест.
В воздухе запахло гарью. Я растерянно огляделся по сторонам, но не заметил ничего горящего.
– Стены поджигают, - выдохнул Аркадий, - сволочи.
Он сделал шаг в сторону, поднял крест и покрутился на месте, изображая радар.
– Не пойму, - простонал он, - они везде.
Я попытался обратиться к кресту, я попросил его сообщить, где враги, но крест проигнорировал мои попытки.
Поверх частокола появились первые языки пламени. Мокрое заснеженное дерево горело так, как будто его долго сушили, а потом положили в печку с трубой и поддувалом. Явное колдовство.
Теперь горела вся стена и в амбразуры ничего не было видно. Частокол излучал такой жар, что поневоле пришлось отступить.
Бойцы молились. Кто-то стоял на коленях, кто-то предпочитал совершать последнюю прижизненную беседу с всевышним стоя, подняв лицо к небу. Со стороны внутренних построек доносился женский плач, к которому примешивался детский. Врагу не сдается наш крейсер "Варяг"… блин!
Ворота рухнули. Еще несколько минут, и рухнет стена, и тогда мы будем как на ладони перед невидимым врагом. Аркадий засуетился, он начал кричать на солдат и они один за другим отвлекались от прощания с жизнью и начинали отступать к домам и амбарам. Пушкарь плюнул в костер и потащил мортиру куда-то назад.