Мифы Даманского
Шрифт:
Возможно, что китайские пограничные начальники имели подобные же права и обязанности, но административная ситуация в Китае менее ясна. Не исключено, что пограничные войска были дополнены частями Народно-освободительной армии и Хэйлунцзянского производственно-строительного корпуса.
Обе стороны конфликта утверждают, что ранее в непосредственной близости от острова Даманского имели место инциденты. Если один или оба местных пограничных начальника решили, что пока они не начнут действовать, их патрульные и другие операции будут серьезно ослаблены угрозой безопасности их людям на вверенном участке, то они могли почувствовать необходимость положить предел этому в географическом или психологическом отношении...
Другая возможность состоит в том, что случайность сыграла большую роль, чем мы предполагали, доверяя советским
Так можно ли объяснить столкновение 2 марта инициативой местных начальников или даже случайностью? Едва ли.
Дело в том, что порядки в СССР и Китае были довольно строгие, и потому «каждый сверчок знал свой шесток». Трудно представить, чтобы кто-то из представителей местной власти был готов взять такую ответственность на себя. Вся история Советского Союза и КНР научила граждан этих стран одной простой истине: в любой ситуации лучше не высовываться и не подставляться. А что до случайности, то подробности боя 2 марта начисто ее отвергают (чуть далее по тексту своего исследования Робинсон тоже отвергает это предположение).
Отдав должное «местной инициативе» и «случайности», Робинсон переходит к внутренней политике руководителей Китая:
Возможно, китайское руководство организовало инцидент 2 марта как средство, призванное отвлечь внимание от тех осложнений, что явились результатом «культурной революции». В таком случае оно планировало использовать возникший страх перед войной в качестве побудительной причины для проведения преобразований, встречавших народное сопротивление. К таким преобразованиям... относились: постоянное перемещение нескольких десятков миллионов городских жителей в сельские районы; реформа системы медицинского обслуживания (кампания «босоногих докторов»), которая хотя и распространяла элементарную медицинскую помощь на самые нижние уровни, но все же разрушала медицинскую систему, понижала стандарты врачебной помощи и препятствовала контролю за болезнями; реформа системы образования, состоявшая в том, что заботы по финансированию и обеспечению основного образования (где раньше помогало государство) перекладывались на производственные коллективы; милитаризация промышленности и образования... Кроме того, военные сначала доминировали, а потом стали распускать «массовые организации» наподобие «красногвардейцев» и их союзников...
Говоря далее о засилии армейских командиров, Робинсон так представляет надежды многих китайских руководителей: в случае проблем на границе военные отправятся заниматься своим непосредственным делом и перестанут вмешиваться в вопросы гражданской администрации. Что же касается Мао и его окружения, то они видели все угрозы курсу «культурной революции» и в поисках выхода могли решиться на внезапное и никем не ожидаемое действие. Этим действием было нападение на советских пограничников, а результатом — военная истерия. Таким способом Мао Цзэдун надеялся решить двуединую задачу: преодолеть народное сопротивление и получить у делегатов грядущего съезда КПК карт-бланш на проведение им своей политики. Но понимал ли Мао рискованность своей затеи? Т. Робинсон отвечает так:
Тот контраргумент, что Советы обладали превосходящими силами вдоль границы и потому подавят китай-
ское нападение, вероятно, встретил возражения: во-первых, коммунистическое движение в Китае уже сталкивалось с подобными ситуациями и выигрывало; во-вторых, Советский Союз — это «бумажный тигр»...; в-третьих, такие инциденты могут быть только полезны для Китая, поскольку на «негативном примере» раскрывают природу советского «социал-империализма».
Наконец, американский ученый видит и внешнеполитические причины, по которым китайское руководство пошло на открытый конфликт с СССР. По его мнению, таких причин три.
Первое объяснение состоит в том, что китайское политическое и военное руководство, видя советское военное строительство и все более растущую агрессивность русских на границе, решило, что дальнейшие советские действия должны быть остановлены. Таким образом, можно утверждать, что Пекин решил «провести черту» перед русскими и приказал своим пограничным патрулям увеличить частоту их передвижений, а также оказать русским силовое противодействие, если последние выйдут в те места, которые китайцы считали своими. Слабым местом этого аргумента является очевидное неравенство совокупной мощи в пользу русских, однако вдоль самой границы баланс мог быть
Робинсон старается занимать позицию беспристрастного исследователя и потому тщательно следит за тем, чтобы обвинения в адрес одной стороны компенсировались немедленными обвинениями в адрес другой. Однако такое понимание объективности, столь характерное и для других ученых Запада в тех вопросах, которые не касаются их собственных стран, совершенно искусственно и потому не имеет ничего общего с поисками истины.
Почему он не говорит о том, что советское военное строительство стало результатом обострения обстановки на границе, вина за которое лежит полностью на китайской стороне? А о какой агрессивности идет речь? Может, имеется в виду противодействие все более наглым посягательствам маоистов на советскую территорию? Упоминание об оккупации советской стороной каких-то территорий вообще следует отнести к разряду курьезов.
Вторым возможным объяснением является аргумент «приобретения раньше других», который понуждал китайцев предпринять что-либо в отношении увеличивавшегося диспаритета сил в приграничных районах в пользу Советов. Делая вывод, что столкновение неизбежно. Пекин мог решить инициировать столкновение в том месте, где Советы были относительно слабы. Этим китайцы надеялись убедить Советский Союз не идти дальше в своих планах.
Третье внешнеполитическое объяснение, аргумент «зубы дракона», предполагает, что Мао полностью контролировал политику в Китае и что его политика в отношении Советского Союза в 1969 году продолжала основываться на видении этой страны как ненавидимого и опасного ревизиониста, врага внутри мирового коммунистического движения. В соответствии с этим объяснением Мао боялся, что, несмотря на общий успех четырех лет борьбы «культурной революции» против ревизионистского влияния в Китае, оставалась возможность нового зарождения ревизионистского вируса как внутри Китая, так и через советское влияние. В таком случае требовалась вакцинация против ревизионизма, что позволило бы сдержать его силу и после ухода Мао. Если бы удалось раз и навсегда убедить китайский народ, что существует угроза советского ревизионизма, то его уже нельзя будет соблазнить «буржуазной ревизионистской линией». Возможно, Мао надеялся, что за серьезным военным столкновением последует постоянная национальная ненависть к русским, которую можно поддерживать через прессу, а антисоветские демонстрации по всей стране позволят довести дело до конца. Следовательно, этот аргумент означает, что инцидент на Даманском являлся первой стадией выращивания «зубов дракона» между Китаем и Россией.
С последним утверждением Робинсона можно согласиться полностью: «зубы дракона», посеянные Мао Цзэдуном в марте 1969 г., до сих пор осложняют отношения китайского и русского народов.
КОМУ И ЗАЧЕМ ЭТО БЫЛО НАДО
1969 год — это третий год так называемой «культурной революции» в Китае. Крах экономики, деградация науки и культуры, бесчинства хунвэйбинов, всеобщий хаос и раздрай не могли не вызвать в китайском народе сомнений относительно правильности проводимого курса. Чтобы развеять эти сомнения, Мао Цзэдун и организовал резкое обострение отношений с СССР. Теперь-то можно было всю вину за собственные провалы свалить на «советских агрессоров». Ход не новый, но достаточно надежный.
Приведенное объяснение содержалось в самых первых официальных документах и газетных публикациях советской стороны и являлось, по сути, главным. Эта же точка зрения отражена в ныне рассекреченных материалах американского государственного департамента и ЦРУ, поэтому ее не следует считать всего лишь отголоском полемики между руководством СССР и КНР.
Не исключено, что к конфликту с СССР подталкивали Мао Цзэдуна внутрипартийные дела, ибо намеченный на апрель 1969 г. IX съезд Коммунистической партии Китая мог преподнести Председателю КНР незапланированные сюрпризы. Случившееся на границе наверняка заставило замолчать тех, кто считал разногласия с КПСС и СССР вполне преодолимыми.