Мифы древнего мира
Шрифт:
Такого мнения держался и правдивый, но смотревший на все с идеальной точки зрения Фокион. Как человек, отличавшийся при всеобщей развращенности нравов строгой честностью и суровой нравственностью, он без сомнения заслуживает нашего внимания. «Никто, — говорит один древний писатель, — не видал, чтобы он когда-нибудь плакал или смеялся, и никто не встречал его в общественных банях — обычном месте сборища праздных афинян. В поле ходил он босиком и без плаща, когда же отступал от этого правила, то воины заключали, что холод должен быть очень силен. В народном собрании Фокион, известный своей безукоризненностью и благоразумием, был страшен для ораторов, ибо народ часто охотнее склонялся на его краткие решения, чем на длинные и искусные речи людей, подобных Демаду и Демосфену. Поэтому Демосфен, видя, как после произнесения им речи, против него выступает со своим кратким возражением Фокион, иногда говорил: „Вот идет палач моих речей“. Фокион верил,, что он окажет величайшую услугу своему отечеству, если всеми
Другие, подобно Исократу и его приверженцам, заботились о благе всей Греции. Они с величайшей горестью замечали повсюду одни лишь войны, кровопролития, смуты, с прискорбием видели, сколько терпели азиатские греки от варваров и греческих искателей приключений, — и Филипп являлся им в еще более привлекательном свете. В виду ослабления Афин и унижения Спарты, они только на Македонию и на Филиппа возлагали надежду спасти Грецию и получить возможность наказать Персию.
Демосфен не разделял ни одного из этих двух мнений. Поддерживаемый своими друзьями, знаменитыми ораторами того времени Гиперидом, Ликургом, Гегезиппом и другими, он смотрел совсем с другой точки зрения на события своего времени. Исполненный ни в чем не сомневающимся духом, он надеялся вновь вдохнуть в заснувший народ мужественные чувства и воскресить в нем древние добродетели. Подобно Аристиду, Периклу и другим, заботясь более о благе государства, нежели о похвалах своих слушателей, Демосфен то говорил народу тоном ласкового поучения и совета, то действовал на него убедительной силой своих доказательств. Он не щадил ни дружеских увещаний, ни строгих укоров, ни язвительных насмешек. Он то напоминал афинянам о достославных деяниях предков, то представлял им в истинном свете современное безотрадное положение, приподнимал завесу мрачного будущего и предсказывал неизбежное бедствие их потомков, если они не станут помышлять о действительных своих интересах и о своем собственном спасении. «Вы радуетесь, — восклицал он, обращаясь к афинянам, — когда прославляют ваших предков, перечисляют их подвиги и победы, но знайте, что предки ваши совершили все это не для того только, чтобы вы удивлялись им, но для того, чтобы вы и подражали их добродетелям». «Вы, афиняне, — говорит он в другом месте, — обессилены и лишены своего достояния и союзников, вы только слуги и приверженцы ваших руководителей и вполне довольны, когда последние наделяют вас деньгами для присут-ствования на зрелищах и скудной пищей. Они держат вас запертыми в городе, приучают к себе и делают вас кроткими и послушными. Но разве живущие в зависимости и нищете, вы сможете сохранить в себе возвышенные и смелые помыслы. Каков образ жизни, таков и образ мыслей».
Замечая все более приближающуюся со стороны Филиппа опасность, Демосфен все настойчивее и настойчивее требовал более энергичной деятельности, пока еще оставалось время. Когда афиняне, узнав о болезни Филиппа, преисполнились радости и надежд, Демосфен сказал им, что они не должны пребывать в праздности и надеяться на скорое спасение. «Потому что, если этот и умрет, то скоро вы наживете себе другого Филиппа, если будете вести свои дела по-прежнему». Поэтому афиняне должны отказаться от праздности и, как в былые времена, снова, не щадя жизни, сражаться за отечество и жертвовать своим достоянием на пользу государства. Демосфен осмелился даже предложить народу, чтобы часть государственных доходов, предназначаемых на уплату за места граждан на театральных зрелищах, была обращена на военные потребности, хотя по закону, принятому народом по предложению демагога Эвбула, всякий, делавший такое предложение, подвергался смертной казни. Не обращая внимания на представления и угрозы богачей, он предложил также законы, которые имели целью уменьшить и уравнять расходы по вооружению кораблей, составлявшие государственную повинность. Если бы афиняне исполнили все это, то могли бы с успехом сопротивляться Филиппу, которого Демосфен называл варваром.
Из всех государственных повинностей (литургий) самой обременительной была триерархия. Из среды богатейших граждан выбирались триерархи, и каждый из них обязан был снарядить и содержать за свой счет трирему (трехъярусную галеру, то есть военный корабль с тремя рядами отверстий для весел и соответственно одна над другой расположенными скамьями для гребцов). Триерарх был главным начальником над кораблем. С 358 г. до Р. X. 12.000 богатейших граждан были обязаны отбывать триерархию. Но в скором времени обнаружились злоупотребления: многие не сами занимались снаряжением, а отдавали его с подряда по более дешевым ценам другим предпринимателям и тем освобождали себя от известной части издержек. Самые богатые из участвующих в снаряжении кораблей, которые имели большую власть, ссужали деньгами других за большие проценты и почти покрывали свои собственные издержки. Таким образом, те, на которых должна была ложиться большая тяжесть при отбывании повинностей, сумели свалить с себя ее и сверх
Демосфен не скрывал от своих сограждан всей опасности, исходившей от Филиппа, который имел то преимущество, что, являясь одновременно и государем, и полководцем, и казначеем, сам распоряжался своими тайными и явными действиями и много выигрывал от быстрого и своевременного исполнения своих замыслов. «Подивитесь, — говорил Демосфен, — искусству этого государя: как хорошо умеет он пользоваться каждым обстоятельством! Употребляя то благоразумную снисходительность, то угрозы (а его угрозы несомненно внушительны), пользуясь нашим отсутствием и распуская на нас клевету, он обращает все обстоятельства к своей пользе».
Но вместе с тем Демосфен снова убеждал афинян не падать духом и умел искусно воспользоваться даже предшествовавшими несчастьями. «Прежде всего, — восклицает он в первой своей речи против Филиппа, — как бы наше настоящее положение ни казалось отчаянным, не следует терять мужества. Ибо именно то, что оно было до сих пор так дурно, позволяет надеяться на лучшее в будущем. В чем же заключается эта надежда? В том, что дела находятся в таком дурном состоянии вследствие беспечного вашего отношения к своим обязанностям. Будь они также дурны и при исполнении вами ваших обязанностей, тогда не было бы уже никакой надежды на их поправление».
Далее в той же речи он продолжает:
«Вы видите, мужи афинские, до чего человек этот доходит в своей дерзости. Желая лишить вас всякой возможности действовать или оставаться в бездействии по нашему собственному усмотрению, он влияет на вас то угрозами, то своими высокомерными речами. Не довольствуясь сделанными уже завоеваниями, он, в то время как мы пребываем в нерешительности и бездействии, распространяет их все далее и далее, чтобы окружить нас как тенетами. Когда же, мужи афинские, когда же вы будете делать то, что необходимо делать? Чего вы еще ожидаете? Вероятно, минуты, когда необходимость заставит вас действовать? За что же нужно почитать настоящее положение вещей? Я по крайней мере полагаю, что для свободных мужей не может быть более сильной необходимости, чем позор их положения. Или желаете вы, спрашиваю я вас, топтаться на одном месте и обращаться друг к другу с вопросом: „нет ли чего нового?“ В таком случае, вам ничего не сообщат новее того, что македонянин побеждает афинян и распоряжается судьбой эллинов».
К каким же результатам привели все старания Демосфена? Пока было еще время, ничего, за исключением некоторых слабых попыток, не было предпринято, что указывало бы на серьезное сопротивление. Народ по-прежнему коснел в своей беспечности и хотя иногда, благодаря предостережениям Демосфена, пробуждался и принимал блестящие решения, но все еще не имел достаточно энергии для приведения их в исполнение. Затем, когда уже невозможно было оставаться долее в бездействии и решено было вести борьбу, то решение это оказалось слишком поздним и борьба по этой причине должна была закончиться поражением.
При обозрении хода событий этого времени, сам собой возникает вопрос, как могло случиться, что такой здравомыслящий народ, как афиняне, в полном сознании и открытыми глазами стремился навстречу своей погибели? Но эта пагубная бездеятельность и равнодушие сделаются понятными, если представить себе полную перемену, произошедшую в состоянии Афин. Со времен Пелопоннесских войн Афины являлись лишь тенью того, чем они были когда-то. Прошли те времена, когда дух общественности, имевший лозунгом: «каждый за всех и все за одного», заставлял жертвовать жизнью и достоянием на благо отечества. Полное отсутствие единодушия и сознания государственных интересов в особенности ярко обнаруживалось в военных делах и управлении. Низкое себялюбие тормозило всякое начинание, хотя бы сколько-нибудь намекавшее на общее дело. Теперь лозунгом сделались — покой и наслаждение. Подвергаться опасности для других или даже для собственной пользы почиталось безумием. Кроме того было достаточное число желавших поступить на военную службу только ради жалованья и наград.
Заставив эллинов притворной бездеятельностью забыть неудачную попытку проникнуть через Фермопильский проход, Филипп обратился против могущественного и цветущего города Олинфа, который стоял во главе халкидского союза, блистательно состязался за господство со Спартой и часто угрожал македонским царям.
Дружеский прием, оказанный олинфянами двум побочным сыновьям Аминта, действовавшим против Филиппа, послужил царю предлогом для объявления Олинфу войны. Со свойственной ему быстротой Филипп вторгнулся в округ этого города. Устрашенные олинфяне обратились за помощью к Афинам. Демад был против союза с ними, но Демосфен в трех своих «олинфских» речах настоятельно убеждал оказать просимую помощь. Он верил, что боги оказывают благодеяние, восстанавливая против царя такого врага. Враг этот граничил с владениями Филиппа, обладал значительной силой и был твердо убежден, что всякий союз с царем является неверным и гибельным.