Мифы и правда о маршале Жукове

Исаев Алексей Валерьевич

У каждой эпохи есть свои герои. Помимо современников, литература и публицистика выбирает в прошлом личностей, в наибольшей степени соответствующих образу «героя нашего времени». В период застоя героями стали персонажи фильмов Э. Рязанова, снимавшего замечательные фильмы из жизни инфузорий, планктона, наполнявшего советские НИИ-фига и НИИ-чего. Он повествовал нам о славных парнях, совершавших далекие от радищевских путешествия в виде бесчувственного тела из Москвы в Ленинград, о поедателях документов на отчетных заседаниях гаражного кооператива и тому подобных личностях. Люди вроде бы неплохие, но не поражающие волевыми и интеллектуальными качествами. Иногда даже просится на язык слово «идиотики». Особенно ярко это проявляется, если сравнить рязановских горе-ученых «биолухов» из «Гаража» с главным героем фильма об ученых героической эпохи – «Девять дней одного года» М. Ромма 1961 г. Вы можете себе представить блестяще сыгранного А. Баталовым ядерщика Гусева («А единицу измерения назовут Гусь…»), скандалящего из-за места в гаражном кооперативе? Я почему-то не могу. У него просто голова другим занята, и на мещанские радости ему просто наплевать.

К сожалению, тенденция

смены вех и нравственных ориентиров коснулась априори мужественной и героической сферы – истории войны. Сказка ложь, да в ней намек: фильмы Э. Рязанова не были самостоятельным явлением, а отражали определенные тенденции развития общества. В сфере военно-исторической начались поиски своих «докторов Лукашиных» вместо «физиков Гусевых». Разумеется, таких патентованных инфантильных идиотиков, как Женя Лукашин, в военной сфере найти тяжело, а уж во главе армий – невозможно. Но оказалось вполне возможным найти плывущую по течению жертву обстоятельств. Идейным противовесом жесткого, даже жестокого Г.К. Жукова стал генерал М.Г. Ефремов, трагически погибший командующий 33-й армией. О его армии размером с комплектную дивизию написано едва ли не больше, чем обо всех остальных армиях, участвовавших в наступлении Калининского и Западного фронтов в январе – марте 1942 г. История с направленной на Вязьму, отрезанной от основных сил фронта и впоследствии разгромленной в ходе попытки пробиться к своим 33-й армии освещена в целом ряде статей и книг. О рвавшихся к Вязьме с севера 39-й армии и 11-м кавалерийском корпусе С.В. Соколова известно куда меньше, хотя с оперативной точки зрения они во многом повторили судьбу 33-й армии и корпуса Белова. Также не получили адекватного освещения в литературе позиционные бои под Юхновом в январе – марте 1942 г. За примерами не нужно далеко ходить: наступательные операции 50-й армии, в ходе которых были «растрепаны» несколько танковых бригад, совершенно неизвестны в противоположность действиям практически лишенной танков 33-й армии. Сам Болдин в «Страницах жизни» предпочел отмолчаться, ограничившись пространным описанием тактического эпизода под деревней Милятино, где оборона немцев была взломана в лучших традициях позиционной войны – «сапой», т. е. подкопом, в который была заложена взрывчатка.

Нельзя сказать, что М.Г. Ефремов был на хорошем счету у командующего Западным фронтом. Как раз в период подготовки к «проталкиванию» к Вязьме, 28 января 1942 г., Г.К. Жуков написал на командующего 33-й армией весьма нелестную характеристику. В ней, в частности, были следующие определения: «Оперативный кругозор крайне ограничен. Во всех проведенных армией операциях неизменно нуждался в постоянном жестком руководстве со стороны командования фронта, включительно тактического применения отдельных дивизий и расположения командного пункта армии. Приказы выполняются не в срок и не точно. Приходится все время подстегивать, за что имеет выговор в приказе» [136] . Общий вывод из характеристики был неутешительным: «Должности командующего армией не вполне соответствует. Целесообразно назначить командующим войсками внутреннего округа» [137] . Конспирологическая версия о том, что Жуков знал, что операция кончится катастрофой, и заранее готовил отрицательную характеристику на командующего бросаемой в пекло армии, представляется надуманной. Даже командующий 50-й армией И.В. Болдин, с которым, как мы могли видеть выше, Г.К. Жуков совершенно не церемонился в обсуждении оперативной обстановки, получил куда более лестную характеристику: «И.В. Болдин лично дисциплинированный, испытанный, храбрый, энергичный и требовательный командир. Войсками армии руководил уверенно, в тяжелой обстановке не терялся». При этом списать какие-то свои потенциальные промахи на «оскандалившегося» И.В. Болдина у Г.К. Жукова было куда больше возможностей, чем на сидевшего без боеприпасов под Вязьмой М.Г. Ефремова. Отрицательные характеристики вообще были редкостью. Командующий 5-й армией Л.А. Говоров в характеристике, написанной в тот же день, что и ефремовская (28 января 1942 г.), был назван требовательным, энергичным, храбрым и организованным командиром.

Чтобы понять причины появления такой характеристики, обратимся к раннему периоду командования М.Г. Ефремовым 33-й армией. В первые дни декабря 1941 г. войска немецкой 4-й армии предприняли попытку наступления на Москву несколькими боевыми группами в центре своего построения. Для отражения немецкого наступления командармом-33 генерал-лейтенантом М.Г. Ефремовым 3 декабря была собрана группа войск в составе 18-й стрелковой бригады, 5-й танковой бригады, 136-го и 140-го танковых батальонов, 23-го и 24-го лыжных батальонов при поддержке дивизиона «катюш». Соответственно 136-й танковый батальон насчитывал на 1 декабря 10 Т-34, 10 Т-60, 9 «Валентайнов» и 3 «Матильды», 140-й танковый батальон 5 декабря имел 4 КВ, 4 Т-34, 1 Т-60 и 1 Т-26. 5-я танковая бригада М.Г. Сахно насчитывала 9 танков. Также в отражении удара немцев участвовала 20-я танковая бригада соседней 5-й армии, но она ограничилась ведением огня с места по объекту атаки. Сосредоточение пехоты 18-й стрелковой бригады А.И. Сурченко запоздало. М.Г. Ефремов прислал руководившему действиями двух танковых батальонов начальнику автобронетанковых войск 33-й армии генерал-майору М.П. Сафиру записку: «Михаил Павлович! Подожди до подхода пехоты». На всякий случай уточню: в распоряжении М.П. Сафира были танковые батальоны, не имевшие в отличие от танковых бригад своей мотопехоты.

Что в этой ситуации делает Сафир? Угадали: он плюет с высокой колокольни на указания командующего армией и атакует, не дождавшись пехоты. Это не его уровня решение, такие вопросы может решать только руководитель операции. Хотя бы потому, что владеет более развернутой картиной обстановки и может иметь свои виды на дальнейшее использование танковых частей. То, что атака подчиненных М.П. Сафиру частей не обернулась их избиением, есть следствие удачи и истощения наступательного порыва немцев к началу декабря 1941 г. Аналогичные атаки без поддержки пехоты, как правило, заканчивались летом и осенью 1941 г. крайне печально. Увещевать,

вежливо по имени-отчеству просить о чем-то здесь смерти подобно. В глазах решившего выкинуть фортель подчиненного должна сразу вставать жуткая картина выкатывающегося из ЗИС-101 начальника с озверевшими глазами и чем-нибудь тяжелым и длинным в руке. В крайнем случае возникать звон в ушах и заливаться краской лицо в предвкушении «мужского» телефонного разговора. «Инициативу» М.П. Сафир понял как возможность проигнорировать прямые и недвусмысленные указания М.Г. Ефремова и как возможность нарушить азы тактики танковых войск, многократно повторенные в приказах. То, что обошлось без катастрофы, в общем-то, было большой удачей группы Сафира. Немцами было заявлено об уничтожении восьми танков Т-34, одного КВ и двух «10-тонных танков». Как 10-тонный танк могли быть интерпретированы Т-60 или, менее вероятно, «Валентайны». Группа М.П. Сафира признавала потерю одного танка безвозвратно и три – подбитыми и вскоре восстановленными. Впрочем, не был достигнут Сафиром и решительный результат сражения: прорвавшиеся боевая группа немцев не была окружена и уничтожена, а отступила.

Г.К. Жуков умел находить аргументы для таких «инициативных» людей, как М.П. Сафир. Так, в ответ на жалобу командующего 49-й армией на начальника по автобронетанковым войскам он отвечает: «Его надо лупить, он такой человек. Он у меня был помощником на Халхин-Голе по снабжению. Когда его лупят, он работает. Характер у него такой» [138] . Четко, до рефлексов: «не выполнил приказа – получил в лоб». Есть у меня подозрение, что на Халхин-Голе указанный персонаж действовал без нареканий. Также у меня нет никаких сомнений, что, окажись на посту командующего 33-й армией сам Г.К. Жуков, он бы нашел способ заставить подчиненных беспрекословно исполнять его простейшие указания. А у М.Г. Ефремова такие проблемы носили, похоже, системный характер.

Генерал М.Г. Ефремов был неплохим человеком, но он был слишком интеллигентен для жестокой и бескомпромиссной войны XX столетия. Здесь нелишне вспомнить о том, что я писал в предисловии: об умении полководца проводить свои решения в жизнь (и жестко наказывать неповиновение) и держаться выбранной линии без вносящих хаос метаний. В разговоре об М.Г. Ефремове вспоминается еще один интеллигент от военного дела, участие которого в войне породило почти катастрофические последствия. Это Мольтке-младший, возглавлявший германскую армию в сражении на Марне в самом начале Первой мировой войны. Он вырос в военной семье, будучи племянником легендарного Мольтке, получил блестящее военное образование. Однако круг интересов его ума и сердца, как ни странно, имел мало общего с военным делом. Это хорошо видно по его письмам к жене, которые она опубликовала уже после его смерти с целью оправдать обвиненного в неудачах германской армии мужа. Мольтке целыми днями рисовал или играл на виолончели. «Устроил себе мастерскую художника, – извещает он жену, – пишу пейзаж. Много занимаюсь также виолончелью. Живу для искусства…» Мольтке часто писал в поэтическом стиле: «Вокруг меня царит ночная тишина. Сон на фетровых крыльях опустился на город, прекратив шум дня. Мирную тихую улыбку вызовет он на лицах бедняков и несчастных, которых несколько часов тому назад угнетали нищета и невзгоды…» Конечно, военачальник может допускать в быту какие-то чудачества, но «жизнь для искусства» и «фетровые крылья» сна – это уже что-то из ряда вон выходящее. Это, может быть простительно приват-доценту или рантье, но никак не высокопоставленному военачальнику.

Нет ничего удивительного, что в решительный момент сражения на Марне в августе 1914 г. Мольтке-младший впал в глубокий пессимизм и фактически отстранился от руководства войсками. Чаще всего он просто соглашался с предложенными командующими подчиненных ему армий решениями. Итог всего этого был печальным: Париж, который французы всерьез собирались сдавать уже в конце августа 1914 г., устоял, произошло «чудо на Марне». Уже 13 сентября 1914 г. состоялся нелицеприятный разговор Мольтке с кайзером Вильгельмом II, в ходе которого Мольтке был смещен, оставив свой пост генералу Фалькенгайну. Последний прославился одной из первых позиционных «мясорубок», получившей его имя. Но основу для «мясорубок» заложила именно вялость и нерешительность Мольке-младшего.

У меня сложилось впечатление, что сфера умственных интересов генерала М.Г. Ефремова, как и Мольтке-младшего, также лежала где-то вне плоскости военного дела. Его выступление на совещании командного состава Красной армии в декабре 1940 г. довольно шаблонно, как говорил персонаж известного кинофильма, «космические корабли, бороздящие Большой театр». Дошло до того, что из президиума ему с досадой бросили: «Скажите по-русски, прямо, какие результаты есть и что вы хотите сделать?» Его выступление явно слабее как пространного и эмоционального выступления И.С. Конева, так и короткого, но делового и изобилующего конкретными примерами выступления А.А. Власова. С некоторым оживлением Ефремов, пожалуй, говорил об изучении математики. Лихие времена революций и давление военных кланов (как это было в случае Мольтке) часто заносят в армию людей, которые могли бы куда результативнее реализовать себя в какой-либо другой сфере человеческой деятельности.

Теперь попробуем разобраться с ролью «жертвы ужасных приказов скудоумного Жукова», которую пытаются отвести М.Г. Ефремову. Вполне осмысленное объяснение своего замысла в отношении 33-й армии и 1-го гв. кавалерийского корпуса Г.К. Жуков дал в авторской редакции «Воспоминаний и размышлений» в главе о битве за Москву: «Отсутствие сплошного фронта дало нам основание считать, что у немцев нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надежно оборонять город Вязьму. В этой обстановке и было принято решение: пока противник не подтянул сюда резервы, захватить с ходу город Вязьму, с падением которого рушился здесь весь оборонительный порядок немецких войск» [139] . Т. е. идея была в том, чтобы пусть слабыми силами, но прорваться к Вязьме и захватить этот узел коммуникаций. Однако немецкое командование сумело предугадать и упредить этот ход и сосредоточило именно в районе Вязьмы силы двух танковых дивизий. Немцы были хорошими игроками, и некоторые ходы советского командования у них получалось угадывать и своевременно парировать.