Мифы и правда о восстании декабристов
Шрифт:
Подводя итоги, констатируем поразительный факт неизвестности и незримости главного руководителя восстания, не вызвавший ни малейшего интереса у последующих историков! Только и остается при всех возможных вариантах признать, что это был некто, отдавший распоряжение о восстании непосредственно Рылееву перед его совещанием с Оболенским и молодыми офицерами днем 12 декабря.
Между тем, поведение Милорадовича по отношению к Свистунову красноречиво выявляет позицию столичного генерал-губернатора. Он не остался в стороне, а принял прямые меры, чтобы спасти Свистунова от немедленного ареста. Этот факт позволяет построить строгую
Если бы Милорадович не имел в виду восстания 14 декабря, то спасать Свистунова не было никакого смысла: все равно его бы изловили, а после этого выяснилось бы буквально все: и то, кем и когда была выписана командировка, и то, кто и как способствовал отбытию Свистунова из столицы вместо немедленного ареста. Наверняка все это позднее и выяснилось, но после 14 декабря ни Николай I, ни Следственная комиссия никак не могли очернять память Милорадовича, а уцелевшие возможные соучастники в деле сокрытия Свисунова могли оправдываться полным неведением и валить всю ответственность на погибшего генерал-губернатора.
С другой стороны — не убери генерал-губернатор Свистунова целенаправленно из столицы, и тот помимо воли Милорадовича может оказаться в руках властей — мало ли какое розыскное рвение проявит вдруг Николай Павлович или случится еще что-нибудь! Тогда и восстание может в последний момент сорваться, если Свистунов с испугу заговорит откровенно!
Следовательно, Милорадович не только исходил из возможности и желательности восстания 14 декабря — как об этом свидетельствовали и приведенные выше воспоминания Евгения Вюртембергского, но и прямо ему способствовал. Учитывая же власть и независимость Милорадовича, остается сделать законченный вывод: он сам и был инициатором восстания.
К этому выводу легко могли подойти и историки предшествующих поколений, если бы не смущались очевидным фактом не только неучастия Милорадовича в восстании, но и попытки прекратить его, стоившей Милорадовичу жизни.
Несомненно, эта заключительная позиция Милорадовича тоже была результатом его собственных решений. Однако момент, в который он принял такие решения, до сих пор никем не выяснялся. Директивная же ссылка на неизвестного Диктатора, продекларированная Рылеевым и Оболенским днем 12 декабря, вовсе не обязательно должна была соответствовать этой заключительной позиции: ведь они разделялись целой эпохой — полными двумя сутками!
Мотивы, которыми Милорадович руководствовался, уклоняясь от прямого участия в восстании, достаточно очевидны: он не мог допустить своего морального крушения, обнаружив собственную лживую двойственную роль перед всем царским семейством и другими лицами, которых он мистифицировал по меньшей мере с двадцатых чисел ноября — в том случае, если бы царское семейство оставалось у власти хотя бы даже формально. Едва ли его терзали угрызения совести, и едва ли его мог смутить формальный акт принесения им самим новой присяги Николаю I в ночь на 14 декабря (о чем мы расскажем ниже), что он вполне должен был предвидеть еще утром 12 декабря, если не раньше! Но соблюдение определенных моральных принципов совершенно необходимо для высокого начальствующего лица, сохраняющего свое положение — в отличие, например, от П.А. Палена и его соратников, немедленно изгнанных после переворота.
Очевидно, что Милорадович страховался, стараясь обеспечить сохранение своего служебного положения и в случае неудачи восстания.
Такой подход к делу можно рассматривать как сугубо эгоистический, особенно в сочетании со стремлением погнать заговорщиков на вооруженный мятеж: ведь без этого, как уже упоминалось, Милорадовичу грозило бы просто увольнение как злостного враля и мистификатора!
Но, не игнорируя эгоистических мотивов, согласимся, что сохранение
Разумеется, Милорадович мог бы и рискнуть, выступив самолично с утра 14 декабря во главе восставших — и это, как мы покажем, скорее всего принесло бы и им, и ему успех, и сохранило бы в тот день их жизни. Победа же восстания освобождала его и от всяких моральных обязательств по отношению к царскому семейству, к которому он не испытывал ни малейшего пиетета — как однозначно следует из всего рассказанного. Но, так или иначе, Милорадович на этот риск не пошел!
Еще раз теперь вернемся к указанию на фактор времени: с утра 14 декабря Милорадович исходил из высокой вероятности поражения восстания, а затем выступил напрямую против восставших, а за двое суток до этого его позиция могла быть совершенно иной.
Теперь мы покажем, что она действительно была иной, а затем, еще ниже, расскажем и то, почему она переменилась.
Зафиксировав позицию Милорадовича днем 12 декабря как инициатора мер, обеспечивающих успех или хотя бы старт последующего восстания, мы без труда разглядим его конкретные руководящие действия.
Предупреждать руководителей «Северного общества» просто о грозящих карах, как это было проделано со Свистуновым, не имело никакого смысла: ведь не могли же все они поголовно бежать из Петербурга — да и куда и зачем? Не мог Милорадович полагаться и на их способность самостоятельно принять решение о восстании и организовать его — не те это были люди, что и подтвердилось целиком и полностью 14 декабря. Следовательно, одного предупреждения заговорщикам о грозящей опасности в данный момент было мало.
Таких предупреждений было мало и в 1821 году — тогда, как мы рассказывали, Милорадовичу понадобилось затратить массу усилий, чтобы добиться фактической амнистии заговорщикам со стороны Александра I.
Теперь амнистия могла исходить только от Николая I, еще не ставшего царем исключительно благодаря упрямству Милорадовича. Но рассчитывать на амнистию со стороны этого самодержца было бы, согласно всеобщему тогдашнему убеждению, просто абсурдом!
Письмо же Дибича исключало возможность избежать последующей ответственности! Следовательно, на повестку дня действительно встал государственный переворот с совершенно четким мотивом, продиктованным этим письмом!
Это и было решением, сначала принятым Диктатором, а уже затем спущенным Рылееву и далее Оболенскому — ведь первый пришел в критический момент 12 декабря ко второму, а не наоборот!
Теперь мы можем вернуться и к вопросу, почему днем 12 декабря заглохло предупреждение о грозящих разоблачениях, так и не поступив к основной массе мятежников.
В какой бы форме Анненков и Арцыбашев ни обсуждали с Рылеевым и Оболенским предупреждение, полученное Свистуновым, или вообще этого не делали, но ни те, ни другие никак не могли распространять его среди всех остальных участников заговора: широкое оповещение об опасности необходимо было веско мотивировать, а потому сопровождать ссылкой на источник предупреждения. Разглашать же среди всех заговорщиков сведения о предупреждении, исходящем от Милорадовича или его приближенных, было и неконспиративно, и непорядочно.