Мифы о 1945 годе

Мифы 45-го года? Можно ли говорить о них? Существуют ли они? 1945 год — время не поражений, а побед и Победы, и уже поэтому 45-й год должен быть для всех достаточно «прозрачным». Ведь обычно скрывают то, о чём не хочется говорить — горькое или позорное. И тогда возникают слухи и мифы. А радость, казалось бы, — всегда на поверхности.

Однако сегодня радостный год нашей Победы тоже оброс подлыми сплетнями. Европу якобы освободили янки, а русские якобы изнасиловали пол-Германии… Сталин якобы уничтожил «свободную Польшу»… Прагу якобы освободили «власовцы»… СССР объявил войну Японии якобы в нарушение Пакта о нейтралитете…

Да, вокруг победного 1945 года за последние десятилетия наслоились различные мифы — с одной стороны.

С другой стороны — всё ли мы о нём знаем, так ли уж хорошо представляем его — победный 1945 год? Ведь далеко не всегда точны даже те, кто вполне заслуживает и нашего уважения, и нашего доверия.

В 1977 году перед личным составом в/ч 15 654 выступал — привожу этот случай по памяти, так что в чём-то относительно гостя той серьёзной войсковой части могу и ошибиться — кандидат юридических наук, первый прокурор Берлина Николай Михайлович Котляр.

С мая 1945 года прошло более тридцати лет — срок немалый и для страны, и для отдельного человека, тем более — человека не первой молодости уже в 1945 году. Однако полковник (или подполковник, уж не упомню — с той поры тоже ведь прошло более тридцати лет) юстиции Котляр выглядел моложаво, был прекрасным рассказчиком, располагающим к себе всем своим обликом, интонациями и сутью рассказа.

Я и сейчас вспоминаю о нём с теплотой, и тогда же записал кое-что так, как это мне запомнилось.

Не отвечая за стенографическую точность, привожу ту давнюю запись в книге о 1945 годе:

Подписание Акта о безоговорочной капитуляции ожидалось в 15.00. Перед дворцом — огромная толпа. Женщины, солдаты, офицеры, генералы — ждут. 6 12-м часу я попал в зал вместе с журналистами. 6 центре стол буквой «П» и ещё один маленький

Все голодны (боялись пропустить), но мысль одна — что-то не получилось. Вот войдёт Жуков и скажет: «Генералы, офицеры, по местам! Война продолжается».

У стола — большая группа генералов (Вышинский распорядился ниже генерал-лейтенантов никого не пускать). В 15.00 плюс одна минута открывается боковая дверь и входит Жуков. Лицо угрюмое-угрюмое. Ну, так и есть!

Прошёл, сел за стол, молча сидит. Все думали — почему так долго молчит? На следующий день его спросили: «Почему Вы так долго молчали, маршал?» И он ответил: «Долго? Мне кажется — нет. Я просто хотел отдышаться». И действительно, диктофоны зафиксировали — примерно минуту он молчал. А всем показалось — с полчаса.

Сели англичане, американцы, французы. Сидит Вышинский, а за ним его корпус — 16 наших дипломатов.

Жуков командует: «Ввести немецкую делегацию». Мне стало интересно — ну, кто же встретит этих фельдмаршалов и гросс-адмиралов? По законам военной этики — генерал, не меньше. Ну, с учётом того, что было, — полковник. Ну, с учётом того, что фашисты — майора хватит, но — старший офицер.

Входит Кейтель с высокоподнятым маршальским жезлом, гордо. За ним — другие. С двух сторон к ним устремляются два младших лейтенанта! Гимнастёрки — девственно темны. И довольно непочтительно указывают, куда пройти.

Когда Кейтель понял, что это его встречают, — живыми бы лейтенантов съел! Подошёл и швырнул жезл на стол. Не обращая внимания на эту истерику, Жуков спокойно, очень спокойно: «Готова ли немецкая делегация к подписанию Акта о безоговорочной капитуляции?»

Кейтель и другие сидели и молчали. Кейтель наклонился к Штумпфу (генерал-полковник, член немецкой делегации. — С.К.)и что-то тихо зашептал. Опять пик напряжённости — о чем говорят? И тут Жуков — а голос у него командный, дай бог каждому, как стукнет кулаком: «Я вас спрашиваю, вы готовы подписать Акт о безоговорочной капитуляции?» Кейтель съёжился, дрогнул и, когда ему перевели, очень робко сказал «Javol».

На следующий день у Жукова спросили: «Почему Вы взорвались, маршал?» И Жуков ответил: «Ну как же! Туг такое дело, конец трагедии, а они вдруг шепчутся. Может, отказываться собираются, сволочи!»

Итак, момент подписания наступил. Вышинский поворачивается к своим ребятам и долго всматривается в них, как будто плохо знает. А затем манит к себе самого молодого: «Идите сюда, товарищ Петров». И достает завёрнутую в бумажку обычную ученическую ручку с пером за 2 копейки. Из другого кармана достает завёрнутую в розовую бумажку чернильницу-невыливашку и подаёт Петрову.

Стол и два расшатанных, как в плохой КЭЧ ( квартирно-эксплуатационной части. — С.К.), стула — для немцев…»

На этом мои тогдашние записи обрываются.

Привёл же их вот почему. Тогда мы, молодые ребята, слушали Николая Михайловича взахлёб, с горящими глазами, что было вполне понятно. Но сейчас, зная многое и многое повидав, в том числе — и кинохронику о том дне, я понимаю, что, пожалуй, не все детали этого дня, сообщённые Николаем Михайловичем, имели место быть.

Так, сколько я ни всматривался в фото и кинокадры, запечатлевшие маршала Жукова и Кейтеля в момент подписания Акта о безоговорочной капитуляции, ни чернильницы-невыливашки, ни ученической ручки в руке у Кейтеля я не заметил. Собственно, Акт о капитуляции он подписывал, скорее всего, авторучкой. И надо полагать — своей. Хотя сидел он действительно за отдельным небольшим столом.

Да и сама церемония подписания началась не в три часа дня, а в полночь с 8 на 9 мая и закончилась в 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года.