Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев
Шрифт:
Изнуренный очередями на морозе, недельным ожиданием права просто передать документы, я представил себе, как во Франции в такой же ситуации хватаю инспектора за воротник, встряхиваю и говорю: «Перестань мучить меня, делай свою работу, или я убью тебя на месте». Или, может быть, я дождался бы его на улице и избил бы, как в «Бойцовском клубе».
Но я был в России, и мне пришлось терпеть, с большой буквы «Т».
Особенно внимательно инспектор проверял анкету, в которой нашел и ошибки, и неточности — и хотел было вернуть ее мне, но я сказал, что этот документ заполнял их сервисный центр и что я заплатил за это. Заметно расстроившись инспектор наконец, решился взять мои документы.
В России, безусловно, все возможно.
К
К счастью, ФМС Петрозаводска вернул мне веру в то, что чиновники могут быть нормальными людьми. В Карелии эта система хорошо организована и работает быстро. Когда мы с Евгенией рассказали, как работает ФМС Москвы, людям из соответствующей организации в Петрозаводске, они смущенно извинились перед нами от имени правительства России. Не рушится ли Москва под большим объемом мигрантов?
Получая вид на жительство, я будто видел свет и чувствовал тепло солнца, как во время своей первой православной службы. Инспектор протянул мне документ, поздравил меня (!) и даже улыбнулся. Это было как явление солнца среди полярной ночи.
В Москве я снова отправился за регистрацией. Нужно было поставить штамп в паспорте, но Юрий ушел в отпуск. И снова в последний легальный день после семи часов ожидания в районном ФМС помощник Юрия проставил штамп в моем драгоценном ВНЖ.
Было около четырех часов прекрасного ноябрьского дня 2011 года. Помощник Юрия протянул мне документ и пожал руку. Рассмотрев его запущенный кабинет и решетку камеры, расположенной рядом, я посочувствовал людям, работающим здесь.
Тем не менее я думаю, что стал фээмэсофобом. Меня охватывает нервный зуд при одной мысли о том, что мне когда-нибудь нужно будет переделать какой-либо административный документ. То, что я ненавижу больше всего в России, — это ФМС Москвы. Один мой друг тоже оформлял РВП; мы ехали в его машине, разговаривали — и я спросил:
— Ну как, все ли у тебя получается?
Мой друг притормозил и припарковался на обочине.
— Ты почему остановился?
— Знаешь, — ответил он, — эта тема настолько выводит меня из себя, что я не могу одновременно вести машину и говорить об этом.
Очевидно, что ФМС создало тяжелую психологическую травму у большого числа иностранцев в России.
Но вспомните, что различные русские и французские друзья говорили мне, когда я начал легализовываться: «Даже если у тебя все в порядке с документами, у тебя ничего не получится, все коррумпировано, и ты должен будешь платить». Это оказалось неправдой. Система работает. У меня на руках есть все необходимые документы, хотя и давшиеся мне огромным трудом, и ни один инспектор за время всей процедуры не просил у меня ни рубля. Кроме того, вне Москвы эта система может работать вполне нормально: в Петрозаводске, например, можно записываться на прием в ФМС через Интернет, нет никаких очередей или беспорядка, а инспекторы вежливые и доброжелательные.
Размышления о русских женщинах
Почему на Западе люди любого возраста убеждены, что русские отличаются от всех остальных женщин планеты? Нигде в мире женщина не является предметом стольких стереотипов и наваждений, как в России. Читающие мужчины мечтают об Анне Карениной; те, кто смотрит телевизор, мечтают об Елене Лениной, а любители большого тенниса думают о Марии Шараповой или об Анне Курниковой.
Впервые я увидел русскую девушку в Конго, в Черной Африке, где говорят по-французски. Я учился в маленькой школе, с первого класса до окончания. Многие из местных студентов ехали учиться в Советский Союз, некоторые из них там женились на русских, а потом вернулись на родину. Так что в нашей школе учились дети русских и конголезских родителей (хотя было их немного). Я учился в одном классе с Дианой, девочкой из такой семьи, ее мама была русской. Диана никогда не бывала ни в России,
Когда мне исполнилось тринадцать, меня отправили на курсы английского языка в так называемую летнюю школу в Шотландии. Среди 350 студентов из Европы и Японии я был единственным, кто приехал из Африки. Школа владела тремя большими парусниками, а стажировка включала в себя четырехдневное плавание. Под палубой располагались кубрики — спальни, одна для мальчиков и одна для девушек. На паруснике я заметил Елену, русскую девушку, молчаливую блондинку, которая держалась отстраненно и вообще казалась замкнутым человеком. В какой-то момент нам нужно было прыгнуть в море; вода была по-настоящему холодной, но Елена не дрогнула. Наблюдая за ней, я отмечал, как сильно она отличается от других девушек, и представлял себе ее отца — богатого могучего русского.
У меня сохранилась фотография того времени, на ней Елена стоит на ветру в одной только футболке, и лицо у нее такое же отстраненное, как и всегда. Тогда, на этом корабле, в Шотландии, я был далек от мысли, что когда-нибудь судьба меня приведет в Россию жить с любимой.
Снова Россия возникла в моей жизни лишь в двухтысячных. Мой друг Людовик, тоже живший в Бордо, был вечным студентом без планов на будущее. Как и многие из нашего поколения во Франции, он совмещал учебу и подработку, чтобы пользоваться статусом студента и в то же время иметь средства к существованию. В этой совсем не стабильной ситуации он влюбился в русскую студентку по имени Соня — и началось его утомительное противостояние с «будущей тещей». Мать Сони развелась в России, потом в Санкт-Петербурге познакомилась с французом, который там работал консультантом по архитектуре. Тогда, в 1996 году, для многих русских женщин переехать на Запад означало действительно начать новую жизнь. Многие из них мечтали покинуть Россию в эпоху кризиса при Ельцине и обосноваться в богатой и стабильной стране. Так что история Сониной мамы была вполне в духе девяностых.
Она сама уже пережила много трудностей: эмигрировала, выучила французский, нашла свое место в обществе города Бордо, много и умно поработав над собой, — и она не собиралась выдавать свою дочь за студента без будущего. Для своей дочери эта женщина хотела «удачного брака»; возможно, у нее были конкретные планы найти богатого жениха, уже завоевавшего место в обществе, и устроить то, что во Франции называется «красивой партией». В течение некоторого времени Людовик пережил довольно неожиданный и неприятный опыт межкультурного общения с резко настроенной против него русской «будущей тещей». Он еще не знал, что, завязывая отношения с русской девушкой, получаешь в наследство и ее мать. Последняя стала запрещать Людовику встречаться с Соней, забыв о том, что во Франции дела идут не так, как в России. Поняв, что ее авторитет не действует на Людовика, эта женщина принялась обрабатывать его семью. Родители Людовика изумились, когда в одиннадцать часов вечера — это для Бордо очень позднее время, исключающее возможность стороннего визита, — к ним явилась очень раздраженная женщина с жутким русским акцентом, которая принялась угрожать всей семье. К тому моменту родственники Людовика еще не слышали о Соне, поскольку молодые французы мало рассказывают родителям о своих любовных историях. В тот вечер облик России во Франции не изменился в лучшую сторону.
Из-за отсутствия результатов мать Сони решила пойти еще дальше. Она позвонила в центральное отделение полиции Бордо и объявила, что подозревает Людовика в сомнительных отношениях, в возможной торговле наркотиками, в поддержке «Аль-Каиды» на территории данной области, а также в том, что он может быть террористом. На следующий день Людовика вызвали в полицию. Полицейский сообщил ему о том, что нужно проверить его лояльность; все было довольно дружелюбно. Людовик рассказал, что эта женщина уже давно его достает, и полицейский спросил: