Мифы революции 1917 года
Шрифт:
Большевики, возглавляемые Лениным, основательно готовились к вооруженному мятежу: укрепляли свои позиции в Советах и вели революционную пропаганду в воинских частях. Безусловно, об этом были осведомлены все заинтересованные лица, включая членов Временного правительства. Заговор большевиков был, как говорится, секретом Полишинеля.
Сошлюсь на документальное произведение честного, талантливого писателя и незаурядного мыслителя Михаила Зощенко. Он почти два года находился в действующей армии, был ранен и демобилизован, в марте 1917 года вернувшись в Петроград. В повести «Керенский»
«Уже в сентябре 1917 года все было запутано и разрушено. Армии не существовало. Большевистский фронт ширился.
Подготовка вооруженного восстания шла у большевиков весьма энергично и успешно, и об этом почти открыто говорили на улицах и в казармах.
21 октября Временное правительство поручило министру-председателю Керенскому принять меры к ликвидации ожидаемого восстания.
Керенский приказал своему командующему округом полковнику Полковникову разработать план ликвидации мятежа.
Полковников, не сделав ничего, доложил, что правительство может быть уверено — Петроградский гарнизон окажет сопротивление большевикам.
Керенский сообщил правительству, что меры приняты и восстание, если оно случится, будет подавлено.
Однако 23 сентября Керенский стал терять некоторую свою уверенность относительно войск Петроградского гарнизона и отдал приказ главнокомандующему Северного фронта — подтянуть войска к Петрограду.
Но главнокомандующий генерал Черемисов не исполнил приказ».
Может показаться странным поведение Полковникова и Черемисова. Неужели они тоже «продались большевикам» за германские деньги?!
Вопрос ироничный. Как бы неприязненно ни относились кадровые, недавно еще царские офицеры и генералы к большевикам, взявшие власть «демократы» для большинства из них были узурпаторами, свергнувшими законного государя. Какими бы ни были оговорки на добровольное отречение императора и его брата, на силу судьбы и т.п., осуществилось именно то, о чем долго мечтали партии, желавшие установить в России если не республику, то конституционную монархию.
1 сентября Россия была объявлена республикой, управляемой Директорией в составе пяти министров во главе с Керенским. Он — человек сугубо штатский, юрист — принял пост военного министра и Верховного главнокомандующего, явно переоценив свои силы и возможности. В первый же месяц своего назначения он получил суровый урок, так и не осознав его.
«Он выступал в Мариинском театре перед военной аудиторией, — писал Зощенко. — Он вышел на сцену с двумя адъютантами, которые замерли в неподвижных и почтительных позах, когда он начал свою речь.
Все шло, как полагалось. Бурные аплодисменты услаждали сердце военного министра. Но вот на сцену была брошена записка, которую Керенский сгоряча огласил, думая, что там комплименты. Группа офицеров писала, что адъютанты Керенского "марают честь мундира" тем, что, как фокстерьеры, делают стойку перед штатским человеком.
Взрыв смеха потряс здание театра».
Презрение к руководителю значительно хуже, чем неприязнь к нему. Большевики в этом отношении с точки зрения многих русских офицеров и генералов не были узурпаторами власти, а
Вот одно роковое и знаменательное происшествие. Утром 27 февраля взбунтовалась учебная команда лейб-гвардии Волынского полка. Начальник части штабс-капитан Лашкевич вошел в казарму и приказал всем строиться и направиться на подавление беспорядков. Революционно настроенный фельдфебель Кирпичников предложил ему покинуть помещение. Офицер настаивал, грозил покарать нарушителей дисциплины и был убит выстрелом в спину. Кто это сделал, осталось неизвестным. Однако назначенный 2 марта командующим Петроградским военным округом генерал-лейтенант Лавр Корнилов вручил Кирпичникову Георгиевский крест.
Большинство военачальников русской армии, которая из царской с марта стала революционной, а с сентября республиканской, без особого рвения относились к приказам Керенского, а вступать в острые конфликты с солдатскими Советами не решались.
«В 11 часов утра 24 октября, — рассказывает Зощенко, — Керенский явился в Мариинский дворец и, ввиду чрезвычайного положения, потребовал в своем слове все меры доверия и содействия. Совет республики устроил Керенскому овацию и стоя приветствовал его. Премьер, счастливый и взволнованный… поспешил в Штаб, чтобы заняться военными делами…
Между тем в Совете начались длинные дебаты о тексте резолюции. Этот текст… выработан был только к ночи. Целый день пропал на бесцельные споры и крики.
Большевики тем временем энергично вели подготовку восстания и в ночь на 26 октября стали занимать правительственные здания».
К Керенскому явилась группа казаков с подтверждением своей верности Временному правительству и ему лично. Как показали дальнейшие события, доверять этому заявлению не было оснований: Совет казачьих войск постановил не вмешиваться в борьбу правительства с большевиками. Когда этой же ночью Керенский отдал приказ казакам прибыть для защиты правительственных зданий, то получил уклончивый ответ: мол, пока у нас идет обсуждение, а затем начнем седлать лошадей. Но их лошади так и остались не оседланными.
Узнав, что суда Балтийского флота без его приказа входят в Неву, Керенский послал радиограмму: «Всем судам, идущим в Петроград без разрешения Временного правительства, приказываю: командирам подводных лодок топить суда, не повинующиеся Временному правительству». Столь несуразное распоряжение вряд ли можно было бы выполнить даже при большом желании. А тут и малого желания ни у кого из моряков не было.
«Полковник Полковников, — пишет Зощенко, — продолжал вести двойную игру и, уверяя Керенского в верности, агитировал офицеров тотчас арестовать премьера.