Мифы революции 1917 года
Шрифт:
Мало кто сможет сохранить совесть, ясный рассудок и твердую память, чтобы сказать, как Марина Цветаева в 1918 году:
Если душа родилась крылатой — Что ей хоромы и что ей хаты! Что Чингисхан ей — и что — орда! Два на миру у меня врага, Два близнеца — неразрывно слитых: Голод голодных — и сытость сытых!Тогда русский народ (тот, настоящий, героический, а не нынешний «новорусский») осознал, что победить этих двух врагов любого общества
В переводе с латинского «террор» — страх, ужас. Когда ребенка пугают Бабой-ягой, медведем с липовой ногой. Это, можно сказать, проявление духовного терроризма. Испуганный малыш не может возразить, проникаясь темным страхом.
Помню, внучке Анюте, не желавшей спать, спел: «Придет серенький волчок, тебя схватит за бочок». Она: «Нет, нет!…» Подумав, предложила: «Придет серенький волчка, принесет молочка». Импровизированное заклятие от страха.
Взрослых духовно терроризируют не только на словах, но и действием, а также созданием соответствующих организаций. На верующих воздействуют, запугивая гневом Божьим. В период позднего Средневековья в Западной Европе практиковали аутодафе (от португальского — «акт веры») — публичное сожжение еретиков на костре.
Любая государственная система для своей устойчивости и общественной безопасности использует методы террора. В прежние времена с этой целью проводили показательные казни (этот обычай сохранился только в некоторых странах).
Есть еще революционный и контрреволюционный террор. Он характерен для гражданских войн. О нем обычно говорят так, словно это нечто особенное, ни с чем не сравнимое по жестокости. Отчасти это верно. Враждующие стороны используют террор не только в борьбе между собой, но и подавляя стихийную анархию, то есть против народных масс.
За последние 20 лет в нашей стране упорно и шумно реанимируют миф о красном терроре как о чудовищном преступлении большевиков и лично их лидеров. Это — клевета. Не потому, что не было красного террора. А потому, что прежде был и белый, и стихийный террор. Невозможно сказать, какой из них был более страшен и жесток. Но, судя по всему, началось все с белого террора.
В январе 1918 года генерал Л.Г. Корнилов издал приказ: «Пленных не брать». Таково попрание законов войны в стремлении терроризировать противника. В конце лета того же года было покушение на Ленина и некоторых большевистских лидеров. Ответной мерой стало объявление красного террора.
Судя по некоторым утверждениям антисоветчиков, зверства большевиков начались сразу же, как только они захватили власть. В книге Владимира Солоухина утверждается, что их вождь был психически больной. Мол, по «личным распоряжениям, по указаниям, приказам Ленина уничтожено несколько десятков миллионов россиян».
По утверждению Солоухина, как только в Зимнем дворце арестовали министров Временного правительства, по приказу Ленина, «не мешкая ни часу, ни дня, посадили их в баржу, а баржу потопили в Неве». Правда, ничего подобного на дне Невы не обнаружено да и не может быть вообще. (Миф о подобных затопленных баржах очень распространен.) Вот авторитетное свидетельство В.В. Кожинова:
«26 октября (8 ноября) 1917 года министры Временного правительства (последнего ее состава) были вскоре же освобождены, и большинство из них прожили долгую и по-своему содержательную жизнь». Он рассказал о судьбе некоторых из них (7 министров осталось в России, 8 эмигрировали). Двое из оставшихся стали
Нелепо обвинять Ленина в гибели десятков миллионов россиян уже потому, что всего во время Гражданской войны погибло около 17 миллионов человек. По указаниям и распоряжениям Ленина было убито, по-видимому, не более нескольких тысяч человек. Но если подсчитать число жертв иностранной интервенции или террора белогвардейцев, то подобное или даже более тяжкое обвинение можно было бы предъявить руководителям многих стран и армиям Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля…
Есть некоторые основания вести отсчет красного террора со времени создания Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), 7 декабря 1917 года. Возглавил организацию Ф.Э. Дзержинский. Сначала ее права были невелики, но с февраля 1918 года были расширены в связи с иностранной интервенцией, бандитизмом и активными выступлениями врагов советской власти. Германские войска начали наступление по всему фронту, угрожая Петрограду.
21 февраля Совнарком принял декрет, написанный Лениным: «Социалистическое Отечество в опасности!» В нем утверждался принцип государственного терроризма: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления». То есть без суда и следствия.
Тем самым создавались условия для беззакония. Но было ли это проявлением зверского настроения Ленина и его соратников? Нет, конечно. Они стремились подавить выступления против советской власти и запугать ее неактивных врагов. По жестокости они, безусловно, значительно превосходили либералов из Временного правительства (хотя там был и такой известный террорист, как Б.В. Савинков). Но и ситуация была критической. Речь шла о судьбе Великой России, которой угрожало расчленение с переходом на положение сырьевого придатка Запада.
В июле 1918 года в 22 губерниях РСФСР контрреволюционеры расстреляли более 4 тысяч человек, в августе значительно меньше, хотя в сентябре уже 6 тысяч. Ленин, имея в виду взятие заложников, признавался: «Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? Первое лучше. И пусть меня обвинят в каких угодно смертных грехах и нарушениях свободы — я признаю себя виновным, а интересы рабочих выиграют».
Это высказывание демонстрирует эмоционально напряженное состояние Ленина. Как профессиональный юрист, он понимал, что принимает незаконные меры борьбы со своими врагами. Но ведь и они действовали так же. Вообще гражданская война есть, говоря спортивным языком, борьба без правил.
«По накалу страстей, — пишет С.Г. Кара-Мурза, — Гражданская война в России на стадии столкновения добровольческих армий была сходна с войнами этническими и религиозными. В этих условиях логика и процедуры государственных органов приобретают особый характер, который бесполезно втискивать в рамки обычных представлений». Он подчеркнул, что в Красную армию в 1920 году пришли в 5 раз больше новобранцев, чем в Белую. А М.М. Пришвин в том же году записал в дневнике: «Рассказывал вернувшийся пленник белых о бесчинствах, творившихся в армии Деникина, и всех нас охватило чувство радости, что мы просидели у красных» (до этого он мечтал о приходе белых).