Мифы Советской истории
Шрифт:
Насколько «военный коммунизм» соответствовал проекту коммунизма? Коммунизм — общество, в котором все люди свободно трудятся на благо всех, имеют равные возможности, безвозмездно обмениваются продуктами своего труда. Теоретически должно существовать изобилие продуктов, но некоторые коммунистические теории (например, концепция П. Кропоткина) предусматривали, что продукты, имеющиеся в недостатке, распределяются поровну. При коммунизме не существует эксплуатации человека человеком. Теоретически коммунизм мог возникнуть только на высокой стадии экономического развития, превышающей достижения капитализма. В то же время первая стадия коммунизма — социализм — должна была стать результатом социальной революции, разрушающей капитализм. Революция разрушает не только общественный строй, она также приводит и к экономическому упадку, что отдаляет возможность построения коммунизма. Это важное противоречие не было убедительно решено теоретиками
Большевики предприняли радикальные меры по созданию коммунистических отношений в России — стране, экономическое развитие которой отставало от уровня ведущих капиталистических стран, которая находилась в состоянии революции и жесточайшей гражданской войны, распада общественных и экономических связей. В результате создаваемое большевиками общество имело мало общего с социализмом, о котором писали мыслители XIX века, включая Маркса и Энгельса. Но все же политика Ленина имела некоторые общие черты с социалистической идеей Маркса — стремление к ликвидации рыночных отношений, к прямому управлению всем производством и распределением из единого центра и по единому плану [195] . Эта стратегия не была чисто утопической — она соответствовала общемировой тенденции возникновения огосударствленного индустриального общества [196] .
195
Эти идеи характерны далеко не для всех социалистических учений. См.: Шубин А.В. Прудон и Маркс. Взгляд из XXI в. // Историческая наука на рубеже веков. М., 2001.
196
Об этой тенденции подробнее см.: Шубин А.В. Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941. М., 2004. С.75-78.
В условиях, когда промышленность была разрушена, и работали только предприятия, ремонтировавшие транспорт и вооружения, главным ресурсом была продукция сельского хозяйства, продовольствие. Необходимо было накормить бюрократию, рабочих и военных. Большевистская власть опиралась на наиболее обездоленные слои населения, а также на массу красноармейцев, партийных активистов и новых чиновников. Преимущества при распределении продовольствия должны были получать именно они. Торговля была запрещена, вводилась система «пайков», при которой каждый человек мог получать продовольствие только от государства. Эта система создавала абсолютную зависимость человека от государственной власти. Но для многих людей это было спасением от голода.
Но львиная доля продовольствия доставалась армии. Советская республика не считалась с затратами для победы. В этом — генетический исток ее милитаризованности на протяжении многих десятилетий.
Армия потребляла 60% рыбы и мяса, 40% хлеба, 100% табака [197] . Не удивительно, что голодали рабочие и крестьяне. Продовольственная политика большевиков не была их выдумкой. Они просто довели до логического конца меры царского и Временного правительств, пытаясь с помощью репрессий заставить крестьян выполнять государственный план заготовок. В январе 1919 г. был введен колоссальный продовольственный налог — продразверстка. Важнейшей уязвимой стороной коммунистической продовольственной политики было равнодушие к интересам крестьянства, неумение заинтересовать его в выращивании хлеба и поставках его в города. Коммунисты исходили из потребностей армии и своего аппарата, а крестьяне и остальные жители должны были выкручиваться, как смогут.
197
Какурин Н.Е. Как сражалась революция. М., 1991. Т.2. С.21-22.
Насколько результативны были продовольственные меры, составившие ядро политики «военного коммунизма»? За первый год продовольственной диктатуры (до июня 1919 г.) было собрано 44,6 млн. пудов хлеба, а за второй год (до июня 1920 г.) — 113,9 млн. пудов. Но только за ноябрь 1917 г. еще не разгромленный продовольственный аппарат Временного правительства собрал 33,7 млн. пудов [198] — без расстрелов и гражданской войны в деревне.
Куда шло это продовольствие? Значительная его часть просто сгнивала: "Из Сибирской, Самарской и Саратовской губернских организаций, закупающих ненормированные продукты, везут мерзлый картофель и всякие овощи. В то же время станции Самаро-златоустовской и Волго-бугульминской железных дорог завалены хлебом в количестве свыше 10 млн.
198
Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С.366.
199
«Правда», 1.3.1919.
Там, где крестьянам удавалось обмануть продразверстку, они пытались выменять хлеб на какие-нибудь промтовары у горожан, в том числе и рабочих. Таких "мешочников", заполонивших железные дороги, останавливали и репрессировали заградительные отряды, призванные пресечь неподконтрольный государству продуктообмен. Хлеб не должен уходить в города помимо государства, помимо "львиной доли", принадлежащей армии и бюрократии. Для полного сходства с дофеодальными обществами большевики установили внеэкономическое принуждение к труду. И в дополнение ко всему этому — всепроникающая террористическая сила чрезвычайных комиссий. Такова была картина дороги, которая, как казалась ее вождям, вела к коммунизму.
Попытка «прорыва в будущее» с помощью грубого насилия и тотальной централизации обернулась провалом в прошлое. Вместо посткапиталистического общества получилось дофеодальное — доиндустриальная деспотия, в которой корпорация поработителей собирала дань с крестьян, убивая сопротивляющихся.
Пока шла война, Ленин не обращал внимание на этот парадокс. Его вдохновляло разрушение капитализма, будоражил драматизм военной борьбы. Тем временем разрушение капитализма оборачивалось разрушением индустриальных отношений, без которых модернизация полу-аграрной страны невозможна. А какой коммунизм без современной технологии?
Коммунистический идеал "висел в воздухе", не опираясь на устойчивую производственную базу. Только по окончании гражданской войны Ленин с ужасом осознает, насколько далеко большевики оказались от социализма после рывка в сторону коммунизма.
«Военный коммунизм» кажется вынужденной политикой по двум причинам. Во-первых, его начали строить весной 1918 г. Это стало одной из причин начала Гражданской войны. Но, совпав с ней по времени, «военный коммунизм» выглядел как ее следствие. Во-вторых, во время войны командные методы кажутся естественными и эффективными, даже если в действительности ухудшают ситуацию. Когда война с белыми кончилась, выяснилось, что население и без всяких белых выступает против политики большевиков — в 1921 г. повстанческие движения разрастались. Ленину и его соратникам хватило прагматизма, чтобы скорректировать свою политику, пойти на уступки населению. В этих условиях «военный коммунизм» был объявлен временным курсом, вызванным Гражданской войной.
Однако обстановка «военного коммунизма» порождала не только разочарование, но и романтические надежды, которые продолжали питать культуру советского общества вплоть до самой Перестройки. Даже гуру шестидесятников Б. Окуджава грезил «о той единственной гражданской». Какой бы ужасной ни была реальность того времени, в памяти народа остались и надежды на справедливое мироустройство, ощущение свершений, альтруистичная готовность жертвовать комфортом ради идей. Это тоже был миф, но он был не ложью, а частью реальности. Гражданская война стала временем невиданных возможностей и опасностей. Одни люди пытались осуществить свои идеалы, другие, пользуясь высокой вертикальной мобильностью, делали карьеру, осваивали командование фронтами и отраслями, третьи — несли возбужденным массам новое искусство, четвертые — пользовались мандатом, чтобы осуществлять свои низменные, в том числе садистские наклонности, пытали, убивали и грабили, пятые — прятали свой скарб и молились, чтобы пережить лихолетье. Последних жалко, но без первых общество не может развиваться, обречено на вечное прозябание в социальном болоте, где господствуют карьеристы, бандиты и мещане. Но уже без правдолюбцев, творцов и идеалистов.
Современный российский телезритель живет в сюрреалистическом мире, где сосуществуют прямо противоположные сказания о прошлом. По одному каналу идет старый советский фильм о рабочем-революционере Максиме, который успешно руководит Национальным банком (на самом деле комиссаром в Банке был Н. Осинский, будущий оппозиционер). Ладно, нам еще во время Перестройки объяснили, что сталинский кинематограф — это сказки. Тогда все-таки была суровая цензура. А сейчас ее нет. Вот-вот выйдут честные фильмы о том времени. Лет двадцать ждем — не дождемся. Уровень киноискусства (в его современной телевизионной оболочке) откатился к тем же 30-м годам. Что ни исторический сюжет — то агитка.