Мифы Советской истории
Шрифт:
С этой, ультра-сталинистской точки зрения даже Берия — разгильдяй, который выпустил многих «болтунов». Даже Сталин, Маленков, Вышинский и Берия, проводившие реабилитацию 1939-1941 гг., были более прагматичны, чем их нынешние поклонники.
А как быть с невинными жертвами самого Берия? Невинными в том смысле, что за умеренную фронду им приписали вредительство и шпионаж. Или мы вслед за Прудниковой поверим, что при Берия уже не избивали заключенных, а как только узнавали о мерах физического воздействия на подследственных, тут же пересматривали дело?
Это можно проверить. Недавно были опубликованы материалы дела М. Кольцова. Эта публикация позволяет поставить многие точки над i в бериевском мифе и в то же время лишний раз убедиться в шаткости юридического мифа «шестидесятников».
Публикаторы дела Кольцова утверждают: «В протоколах нет НИ ОДНОГО слова, которое могло бы дополнить творческую биографию выдающегося журналиста и писателя… Но Кольцов не просто
413
М. Ефимов. Дядя Миша (вместо предисловия). // Фрадкин В. Дело Кольцова. М., 2002. С.8-11.
Слов, характеризующих реальную жизнь писателя до ареста, в протоколах показаний Кольцова больше, чем «тенденции следствия». Кольцов, отдадим ему должное, не оговаривал людей совсем уж просто так. Эта «тактика поведения обвиняемого» в 1938-1939 гг. была бы абсурдной — ведь уже прошли судебные процессы, которые трудно превзойти по масштабам злодеяний, приписанных обвиняемым. Кого Кольцов хотел удивить, признавшись в «мелком шпионаже»? Читая тексты признаний Кольцова, мы видим его первоначальную попытку ограничить квалификацию дела антисоветской пропагандой, «фрондирующей болтовней». Раз уж следователи знают об этих разговорах, важно, чтобы его за них и посадили. Во всяком случае, можно надеяться, что за это не расстреляют.
Показания этого этапа следствия — интереснейший материал для исследования литературной и журналисткой среды 30-х гг. — с ее интригами, подсиживаниями, разговорами в курилках. Очень много интересного и не имеющего отношения к «тенденции следствия» (и вообще к делу) Кольцов сообщает о международном писательском левом сообществе. Нужно только выносить за скобки «тенденцию следствия», когда невинные в целом разговоры трактуются как «антипартийные и антисоветские» [414] . Кольцов утверждает, что в этих беседах писательской фронды участвовали И. Эренбург и Р. Кармен. Почему бы нет? Но они не будут арестованы. «Тенденция следствия» тянется в другую сторону. Кольцов контактировал с зарубежными журналистами. Важно представить эти разговоры как выдачу важной информации, шпионаж. Кольцов — важная фигура, отвечающая за связи с влиятельной левой писательской средой Западной Европы, которая играла важную роль в политике Народного фронта, и теперь недовольна ее пересмотром и террором в СССР. Кольцов дает следователю компромат и на эти круги. Одновременно Кольцов мог контактировать с троцкистами в Испании. И, наконец, что особенно важно, он вел фрондирующие разговоры с наркомом иностранных дел М. Литвиновым, под которого как раз в это время активно «копают» в связи с пересмотром внешней политики СССР. В этом, вероятно, и состоял основной мотив ареста Кольцова — стартовая точка дела Литвинова. 31 мая 1939 г. Кольцов дает подробные показания о заговоре в НКИДе во главе с Литвиновым [415] . Процесс над франкофилом и евреем Литвиновым в случае необходимости может произвести хорошее впечатление на Германию, если в сложной дипломатической игре середины 1939 г. будет взят курс на сближение с немцами.
414
Фрадкин В. Дело Кольцова. С.77-94.
415
Там же. С.230.
Почему Кольцов стал признаваться в шпионаже и топить не своих коллег-журналистов (о фронде которых у НКВД и так было много показаний), а так вовремя — именно Литвинова? Под давлением «изобличающих доказательств» следователя? В деле нет их признаков. В рассказах о неосторожных высказываниях Литвинова в принципе нет ничего невероятного. Но заметно, что откровенность Кольцова стимулируется физически. Проще говоря, весной 1939 г., в самый разгар «бериевской законности», Кольцова банально бьют.
Об этом подсудимый прямо и заявил суду на процессе над ним 1 февраля 1940 г.: «Все предъявленные ему обвинения им самим вымышлены в течении 5-месячных избиений и издевательств над ним… Отдельные страницы и отдельные моменты являются реальными» [416] .
Официально развернута борьба с физическими методами воздействия на заключенных. Тут бы суду и разобраться, проверить, наказать виновных следователей. Но, оказывается, никакая законность судей не интересует.
416
Там же. С.325.
Международная обстановка изменилась, показательный процесс над Литвиновым и франкофилами не понадобился. Нужно было просто избавиться от отработанного материала. Не выпускать же Кольцова, который может порассказать, какими методами выбивают показания уже бериевские следователи.
Ни Сталин, ни Берия и не думали следовать «конституционным нормам», которые всегда воспринимали как муляж. Творцы системы ушли в историю, а муляж продолжает питать иллюзии наивных сталинистов.
Количество жертв террора колоссально. По данным КГБ СССР в 1930-1953 гг. репрессиям подверглись 3778234 человека, из которых 786098 было расстреляно, а остальные направлены в лагеря — гигантские рабовладельческие хозяйства системы ГУЛАГ [417] . В 1937-1938 гг. за государственные преступления было арестовано 1344923 человек, из которых 681692 были расстреляны. Оставалось таким образом 663231 человек, то есть около трети заключенных 1938 г. Во время войны, когда более миллиона заключенных было досрочно освобождено и отправлено на фронт, процент «политических» возрос до 59,2% (на конец декабря 1945 г.) [418] — «контрреволюционеры» попадали на фронт в виде исключения.
417
“Известия”. 1990. 13 февраля.
418
Тряхов В.Н. ГУЛАГ и война. Жестокая правда документов. Пермь, 2005. С. 187, 399.
В 1937-1938 гг. в лагерях умерло 115922 заключенных [419] . Всего в 1934-1947 гг. в лагерях умерло 962,1 тыс. чел., из которых более половины — во время войны [420] . Если принять, что половина умерших — «политические» (учитывая их более тяжелое положение, чем у «чистых уголовников»), то с учетом смертности в тюрьмах (примерно треть от числа умерших в лагерях), продолжения гибели заключенных в 1948-1953 гг. (около 165 тысяч, из которых часть была арестована уже после войны) [421] , получается, что из арестованных в 1937-1938 гг. по политическим статьям в заключении погибло более 300 тысяч человек.
419
Население России в ХХ в. С.316-319.
420
Социологические исследования. 1991. №6. С.14-15, 19.
421
Население России в ХХ в. Т.2. С. 183, 195.
Таким образом, можно говорить примерно о миллионе погибших в результате «Большого террора».
Это были жертвы на алтарь абсолютного централизма. Имели ли они какой-то смысл кроме сохранения у власти сталинской олигархии?
«Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны», [422] — считал Молотов. Это мнение распространено сегодня не только среди открытых сталинистов, но и среди вполне респектабельных державников. Подтекст: террор обеспечил победу в войне. Но, во-первых, «пятая колонна» ни в одной из противостоящих Гитлеру стран не смогла нанести серьезного урона своему государству [423] . А во-вторых «пятая колонна» в СССР существовала. Например, немцам удалось создать подполье в блокированном Ленинграде [424] . Так что Молотов в этом вопросе был далек от истины.
422
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 390-391.
423
Даже в Испании, где родился сам этот термин, переворот против республики произошел только в 1939 г., когда она агонизировала. Этот переворот совершили не агенты фашистов, а республиканцы, стремившиеся добиться почетных условий капитуляции.
424
См. например, Ломагин Н. Неизвестная блокада. СПб.,-М., Кн. 2. С.234-235.