МИФЫ. Великолепный МИФ (сборник)
Шрифт:
Я бросил всякую надежду понять его логику.
– Тебе придется объяснить мне это, Ааз. Я сегодня что-то туго соображаю.
Он чуть выпрямился и обнял меня одной рукой за плечи.
– Постараюсь, но это будет нелегко, – сказал он почти спокойным тоном. – Видишь ли, я много чего наговорил тебе о Клади и том, какой большой проблемой она будет, но вдруг подумал, что прошло уже очень много времени с тех пор, как я был родителем. Я сидел здесь и пытался вспомнить, на что это было похоже. И меня неожиданно осенило, что на самом-то деле я никогда не переставал им быть. Никто не перестает.
Я заерзал, почувствовав
– Выслушай меня. На сей раз я пытаюсь без крика поделиться с тобой некоторыми тяжело усвоенными уроками. Забудь о теориях отцовства! В жизни все сводится к ощущению гордости за то, что ты не вправе считать своей заслугой, и к ответственности и чувству вины за то, чего ты либо не знал, либо никак не мог контролировать. В действительности все обстоит намного сложней, но суть такова.
– Послушать тебя, так это не кажется особенно привлекательным, – заметили.
– Во многих отношениях так оно и есть. Твой ребенок ожидает от тебя, что ты будешь знать все… сможешь ответить на любой заданный им вопрос и, еще важнее, дашь логическое объяснение тому, что является по природе своей нелогичным. С другой стороны, общество ожидает от тебя, что ты научишь своего ребенка всему необходимому для того, чтобы он стал преуспевающим, ответственным членом общины… даже если ты сам таковым не являешься. Беда в том, что ты для ребенка – не единственный источник информации. Друзья, школа и другие взрослые дружно предлагают иные мнения, со многими из которых ты не согласен. Это означает, что если твой ребенок добивается успеха, то ты по-настоящему не знаешь, произошло ли это благодаря или вопреки твоему влиянию. Но если ребенок собьется с пути, ты всегда гадаешь, все ли ты сделал для того, чтобы спасти положение, пока еще было не поздно.
Его рука слегка сжала мне плечо, но я думаю, что он сделал это неосознанно.
– Так вот, я был не особенно хорошим родителем… что, хотелось бы думать, вовсе не оригинально. Я не слишком занимался своими детьми. Бизнес всегда служил хорошим оправданием, но суть в том, что я был рад по возможности спихнуть их воспитание на кого-нибудь другого. Теперь я понимаю: это все потому, что я боялся, взявшись за воспитание лично, совершить по неведению или из-за неуверенности какую-нибудь ужасную ошибку. В конечном счете из некоторых детей вышел толк, а из некоторых… ну, скажем, не совсем. А я остался с саднящим ощущением, что мог бы поступить лучше, добиться большего.
Он отпустил мое плечо и встал.
– Что и подводит нас к тебе.
Я не был уверен в своих ощущениях. Что это – неловкость, оттого что он сосредоточился на мне, или радость, оттого что он снова принялся расхаживать?
– Я никогда сознательно не думал о тебе как о сыне, но задним числом понимаю, что многое в том, как я обращался с тобой, вызвано застарелым чувством вины со времен отцовства. В тебе я обрел еще один шанс вылепить кого-то… дать все советы, которыми, как я считал, мне следовало бы снабдить собственных детей. Если временами казалось, будто я излишне остро реагирую, когда дела идут не важно, то это потому, что в глубине души я вижу в этом свой личный крах. Я хочу сказать, ведь это же мой второй шанс. Возможность показать, многому ли научили меня предыдущие неудачи. И знаешь, что получается? Я теперь уделяю тебе все свое внимание и прилагаю все силы, а дела все
Это ничуть не улучшило мне настроение. Помимо всего прочего, у меня теперь возникло отчетливое ощущение, что я как-то подвел Ааза.
– По-моему, нельзя считать это твоей виной, Ааз. Я имею в виду, ты старался изо всех сил и был терпеливее всех, кого я когда-либо знал. Никто не может обучить другого всему, даже если он помнит, чему именно надо учить. У меня есть определенный порог насыщения. После этого мне не усвоить ничего нового, пока не переварю уже полученные знания. И даже тогда – буду честен и скажу прямо – в некоторые вещи я ни за что не поверю, как бы часто ты мне их ни втолковывал. Мне придется просто выяснить это самому. Ремесленник не может винить себя в неумении, если у него дефектный материал.
– Именно так я и думал, – кивнул Ааз. – Мне нельзя постоянно винить во всем себя. С твоей стороны очень проницательно додуматься до этого в твоем возрасте… не пережив того, что пережил я.
– Не так уж трудно додуматься, что я дурак, – с горечью сказал я. – Я все время это знал.
Внезапно я почувствовал себя поднятым в воздух. Я посмотрел мимо кулака Ааза, стиснувшего мне ворот рубашки, вдоль его руки и дальше в его желтые глаза.
– Неверный вывод! – зарычал он, очень походя на себя прежнего. – Тебе полагалось усвоить отнюдь не то, что ты дурак. Ты не дурак, и если бы слушал сказанное мной, то услышал бы, как я только что поздравил тебя с этим.
– Что же тогда… – сумел выдавить я из себя вместе с немногим оставшимся воздухом.
– Суть в том, что случившееся в прошлом не моя вина, точно так же, как в происходящем теперь виноват не ты!
– А-а-а-а… – только и получилось у меня.
– О! Извини.
Мои ноги ударились оземь, и воздух хлынул обратно мне в легкие.
– Все, что может сделать родитель, любой родитель, это приложить максимум усилий, хорошо это или плохо, – продолжил Ааз, словно ничего не произошло. – Реальный итог зависит от многих переменных, никто не может брать на себя одного ответственность, вину или хвалу за все, что произойдет. Мне важно помнить об этом, имея дело с тобой… а тебе помнить, имея дело с Клади. Это не твоя вина!
– Разве?
– Совершенно верно. В нас обоих есть сильная жилка отцовства, хотя не знаю, откуда она взялась у тебя, но все, что мы можем сделать, – это приложить максимум усилий. Нам надо помнить, что не следует пытаться взваливать на себя вину за действия других людей… вроде Тананды.
Это снова отрезвило меня.
– Ты об этом знаешь, да?
– Да. Она попросила меня попрощаться с тобой за нее, если не увидит тебя, но полагаю, ты уже знаешь.
Я просто кивнул, не в состоянии говорить.
– Я очень беспокоился, как ты прореагируешь на проблемы с Клади, а когда Тананда решила уехать, я понял – ты воспримешь это тяжело. И попытался найти способ показать тебе, что ты не одинок. Справедливы твои чувства или нет, но они мне понятны.
– Спасибо, Ааз.
– Это хоть как-то помогло?
Я на мгновение задумался.
– Немножко.
Мой партнер снова вздохнул.
– Ну, – проговорил он. – Я пытался. Это самое главное… как мне думается.
– Здорово, ребята. Как живем-можем?