Миг бесконечности. Том 2
Шрифт:
— И где он сейчас? Небось, как и его папаша, уже профессор медицины? — съязвила Мария Ивановна.
— Нет, он не вернулся в больницу. Не смог. Хотя до сих пор тоскует по медицине и в душе так и остался доктором. А я вот не могу себе простить, что тогда не разобралась во всем до конца. Порядочный, умный, внимательный к людям человек. Хороший врач получился бы.
— Для меня он все равно был и остается убийцей, — неожиданно категорично заявила Мария Ивановна. — И прощения ему нет. Не в чем тебе себя корить. Он и его отец многим судьбы поломали. Как только таких земля носит! — вырвалось у нее в сердцах.
— Что вы такое говорите, Мария Ивановна? — возмутилась Катя. — Профессора Ладышева до сих пор вспоминают
— Права или не права — не тебе судить. Не дай Бог кому такое пережить. А то, что профессор много гадостей хорошим людям сделал, знаю точно.
— Вы о чем? — непонимающе уставилась на нее Проскурина. — Человек столько жизней спас, начиная с войны, столько трудов по хирургии написал…
— Не о чем тебе сожалеть, Катенька. Поверь и забудь! — стояла на своем Мария Ивановна. — И статью ты тогда правильную написала. Эмоциональную, но правдивую. Уж сколько на этого профессора жаловались, сколько писали во все инстанции. Не зря я к тебе тогда людей направила. Многие после спасибо сказали.
— То есть? — подняла на нее удивленный взгляд Катя. — Постойте… Вы знали ту женщину? Вы знакомы с Людмилой Степановной Балай?
— Знакомы… Правда, много лет не виделись. С тех пор, как Виктор родительскую квартиру продал. Они жили на одной лестничной площадке — Балай и семья моей Любы.
— Так вот в чем дело! — стало доходить до нее.
— Людмила давно на профессора жаловалась: несносный был, спесивый. Старый пень, пыль давно сыпалась, из ума выжил, но за место держался.
— Откуда вы все это взяли? — не выдержала Катя. — Профессор Ладышев больных оперировал до последнего дня жизни. Даже до последнего часа! Провел показательную операцию, зашел в кабинет, прочитал газету со статьей — и умер… Да по его методикам до сих пор студентов учат!
— Ну, не знаю, — стала чуть менее категоричной Мария Ивановна. — Только я слышала о нем совсем другое. К женщинам приставал, проходу не давал. Особенно к молодым. Той же Людмиле диссертацию зарубил за то, что в постель с ним не легла. Женился на молоденькой, а все ему было мало. Тьфу! — поморщилась она.
— К Балай приставал? — насмешливо уточнила Проскурина. — И вы ей поверили? Сергей Николаевич любил только свою жену, которая действительно его моложе! Да у них была такая любовь, о какой можно мечтать! Да уж… Как, должно быть, эта Балай ненавидела профессора Ладышева, если несла такую чушь… Мария Ивановна, а вам не приходило в голову, что мы оказались пешками в чужой игре? Что кто-то, спекулируя на ваших чувствах, решил свести счеты и заказал статью, которая убила уважаемого человека?
— А мне его не за что уважать. Если он такое светило, почему сына не научил отличить аборт от аппендицита? Ведь это из-за него у меня родных почти не осталось.
— Мария Ивановна, давайте разберемся! Вы ведь сами признали, что, не воспитывайся ваша племянница в такой строгости, не утаи правду — все сложилось бы иначе!
— Вот потому и говорю, что он виноват! Она была напуганным ребенком, а он — врач! Обязан во всем разобраться.
— Хорошо, с этим еще можно согласиться, — немного подумав, признала Катя. — Но при чем здесь профессор Ладышев? Только при том, что он — отец? Или потому что кому-то перешел дорогу? И потом, насколько я смыслю в медицине, последствия криминального аборта должен был обнаружить гинеколог, а совсем не хирург. Разве не так? Но гинеколог, скорее всего, даже не удосужился провести осмотр — поверил на слово, что ваша племянница — девственница. Что в таком случае оставалось хирургу? Не доверять коллеге и самому проверять?
— Не знаю, это их дела, на то они и доктора, — не найдя контраргументов, нервно отреагировала Мария Ивановна. Судя по всему, ее уверенность в виновности семейства Ладышевых сильно поколебалась. — Все равно я никогда
— Ваше право. Знаю только, что младший Ладышев сам себе этого до сих пор простить не может. А вот что касается нас с вами… Хотя при чем здесь вы? Ваши чувства легко объяснить, — задумалась она. — Моя вина… Профессор Ладышев сделал себе имя, не сидя в кабинете, а стоя у операционного стола. Да, это правда: в профессии он был человеком жестким и бескомпромиссным. Честным — от слова «честь». Врагов у таких людей всегда хватает. Но убила его я. И нет мне за это прощения…
— Катя, ты в своем уме?.. — растерялась Мария Ивановна. — Как ты могла его убить? Чем?
— Словом. Ложью. Амбициями начинающей журналистки. Тем, что априори была на вашей стороне и сочувствовала только вам. Я и сейчас вам сочувствую… потому что вы не хотите знать, слышать, отказываетесь простить. Зачем ворошить старую историю, если ничего нельзя исправить?
— Но ведь это действительно так. Какая теперь разница, кто там был прав, кто виноват? Олечки нет, Любочки тоже.
— Профессора Ладышева — тоже нет в живых. Но остались его жена и сын, которым больно до сих пор. Потому что никто не извинился, никто не дал опровержения, — заметила Катя. — И все-таки в этой истории остались еще белые пятна… Почему во врачебной ошибке обвинили только хирурга? — принялась она рассуждать вслух. — Почему даже после того, как постфактум поставили точный диагноз, никто не вспомнил о гинекологе? Эта тайна, возможно, одна из главных… У кого узнать?.. Андрей! — осенило ее.
Сорвавшись с места, она выскочила из кабинета.
— Катя! Постой! — прокричала ей вслед Мария Ивановна и выглянула за дверь.
Но в огромной комнате, разделенной стеклянными перегородками, Проскуриной уже и след простыл. Схватив телефон и сумку, она набросила на плечи шубу и, на ходу набирая номер, не дожидаясь лифта, побежала вниз по ступеням.
— Андрей, наконец-то! — вырвалось у нее. Дозвониться удалось не сразу, трубку долго не снимали. — Это Катя Проскурина… Извини, если разбудила, но у меня экстренное дело… Нет, с Ниной Георгиевной все в порядке, не волнуйся…. Мне надо срочно проконсультироваться по медицинской теме… Нет, на сей раз никто не перепил, — улыбнулась она и замялась: — Хорошо. Скажем, так: вам привозят больную с подозрением на аппендицит. Какой порядок действий? Ну, кто из докторов обязан ее осмотреть?.. Это точно? То есть для женщин осмотр гинеколога обязателен? Я не темню, но мне нужно с тобой поговорить… Нет, встречу нельзя отложить, после отоспишься. Пожалуйста, говори адрес… Хорошо, я запомню… Буду через десять минут, — взглянула она на часы.
Заяц жил неподалеку, в самом начале Партизанского проспекта. Вот только лифт в доме не работал, так что на седьмой этаж Кате пришлось подниматься пешком. Далось ей это непросто: и дышалось тяжело, и ноги плохо слушались, и голова почему-то кружилась.
— Привет! Глоток воды дашь? — переступив порог, выдохнула она.
Судя по заспанному виду и наброшенному в спешке халату, то недолгое время, что она была в пути, хозяин провел в постели.
— Сушняк? — понимающе хмыкнул он и зашаркал стоптанными шлепанцами на кухню.
— Не тот, о котором ты подумал, — отмела она подозрения, жадно прильнув к чашке. — День тяжелый.
— Знаю. Вадим звонил, справлялся о твоем отце: он в реанимации, но там все под контролем. Я с ребятами разговаривал, вроде кризис миновал. Но придется полежать.
— Спасибо, я уже знаю. Но я здесь по другому поводу. Где можно присесть? — по-прежнему чувствуя неуверенность в ногах, спросила она.
— Ах да… Раздевайся, — поняв наконец, что гостья зашла не водички попить и просто так не уйдет, окончательно проснулся хозяин. — Сюда, — показал он рукой на одну из дверей, быстро прикрыл другую и чуть смущенно пояснил: — Беспорядок там.