Мигранты

Косенков Виктор Викторович

Ан нет! Не отсырели у кого-то пульки. И сейчас этот кто-то щедро рассыпал их, будто ядовитые семена чудовищного растения.

Снова бухнуло. Но уже глуше, чем в прошлый раз.

И снова, и еще…

Будто бы в ответ на эту наглую, беспардонную стрельбу, откликнулось небо. Белая, ослепительная молния перечеркнула потемневший в одно мгновение мир. Как отрезала! А следом за ней с шипением и грохотом разорвались тучи, и на ошарашенных людей обрушился гром, одним ударом перекрывший все прочие звуки.

Шарахнуло

совсем близко…

Игорь видел, что Андрюшка кричит, но не слышал. В ушах стояла невероятная, звенящая тишина! И, как в театре абсурда, в этой тишине он прижимал к себе ребенка, глядя как выбегают из домов люди, как сталкиваются друг с другом в темноте. Как люди мечутся, куда-то бегут. Несут факелы, и пламя отражается в безумных глазах.

А небо снова и снова наискось перечеркивает все творящееся на земле.

Слепит, глушит и давит.

Кто-то потрясает ржавыми железками, мня их в глупости своей за оружие, кто-то истово крестится неведомо на что.

Но небу наплевать на эту суету. Оно все лупит и лупит из своих орудий.

И вот сквозь этот, казалось бы, непроницаемый грохот начинает вновь пробиваться злая, рваная автоматная канитель…

Как и началось, кончилось всё в один миг.

Замерла гроза. Взяли передышку гром и молния. Стихла стрельба. А на землю обрушился тяжелыми каплями проливной дождь.

Игорь с Андрюшкой спустился в подвал. Мария Оттовна сидела в углу, крестилась и бормотала себе под нос. Дядя Толя растерянно глядел на Морозова со своей лежанки. А Колька с Олегом, растирая по чумазым лицам слезы, кинулись к Андрюшке.

Игорь обнял всех троих. Усадил на трубы.

Мальчишки дрожали, а Морозов что-то говорил. Успокаивающее, монотонное, во что сам не верил, но знал, что так принято говорить, когда разговариваешь с перепуганными детьми.

Это сработало. Ребятишки успокоились и теперь просто сидели рядом, как цыплята на жердочке.

В подвал с журчанием текла дождевая вода.

— Вас вообще не топит? — просто потому, что надо было что-то сказать, спросил Игорь.

— Хрен его знает, — ответил дядя Толя. — Раньше не топило. А как сейчас, хрен его знает.

— Вот и проверим, — кисло улыбнулся Морозов.

Внезапно на него набросилась Мария Оттовна. Резко и беспощадно.

— Проверяльщик нашелся! Что ты приперся? Что ты тут сидишь?! Иди давай! В клинику свою! К черту на кулички! И нечего на меня пялиться! Дырок не выглядишь, здоровей видали! Забирай своего и дуй на все четыре стороны! Заботничек нашелся! Проверяльщик! Томит, не топит! Даже если топит, наше все, понятно? Чужих не звали!

— Да ты чего, Марья? — попытался остепенить взбесившуюся женщину дядя Толя, но та ничего не желала слышать, а все орала и орала, словно выплескивала мутную черную желчь, накопившуюся за всю жизнь.

Андрюшка испуганно прижался к отцу. Коля и Олег отбежали в дальний угол.

Сам Игорь

терпел сколько мог. Потом набрал в грудь побольше сырого воздуха и гаркнул так, будто кричал что-то своему напарнику на соседнюю крышу:

— Да заткнись ты, дура!

Вмиг стало тихо. Даже дождь, казалось, стал барабанить не так зло.

— Не засижусь я у вас, — сбавив обороты, сказал Игорь. — Завтра и уйдем. Понятно?

Соседка хмуро пробурчала что-то. То ли соглашаясь, то ли все еще злясь. Игорь ее понимал. Сейчас, наверное, не было в Таллине человека, на которого не давил бы страшный гнет происходящего абсурда.

— Всё, спать давайте, — решил Игорь устало.

Он лег, где сидел, на трубы. Примостил рядом на свернутое одеяло сына. И вскоре задремал…

Всю ночь барабанил дождь, к утру сменившись мелкой, нудной моросью.

В этом сыром тумане расплывались контуры домов и деревьев, все казалось зыбким, нереальным. Люди не спешили выползать из убежищ…

Игорь проснулся и долго сидел, пытаясь согреться и прийти в себя. На своей лежанке глухо храпел дядя Толя. Марии Оттовны в подвале не было, ушла куда-то засветло. Ее мальчишки спали, обнявшись под большим покрывалом. Андрюшка тоже спал.

Морозов наклонился к нему, прошептал на ухо:

— Я отойду и вернусь, хорошо?

Ребенок что-то пробурчал и завозился под одеялом, но вскоре успокоился.

Игорь накинул плащ, порадовавшись, что у этой брезентовой бандуры есть капюшон. Вышел на улицу. Противная влажная взвесь тут же охватила его, стала сочиться за ворот и в рукава. Неприятно постреливал нерв под глазом, голова после ночной канонады была тяжелой, мутной. Казалось, что туман, опустившийся на город, прятал в себе не только улицы и остовы машин, но и мысли, и чувства. Туман притуплял эмоции.

Игорь огляделся и пошел туда, где вчера взрывалось и горело. В животе было пусто, но не от голода, а от предчувствия какой-то неминуемой, страшной беды.

Он пробирался мимо дворов, которые было не узнать в утренней мгле. Испуганно шарахался от уродливых корявых теней, в которые туман превратил редких прохожих.

Но даже эта мокрая простыня не могла заглушить запаха…

Гарь. Тяжелая, душная, несмотря на прохладу.

А еще пахло чем-то забытым. Резкий запах будто впитался в туман, пронизал его и теперь разъедал ноздри.

Чем ближе приближался Игорь к центру ночной шумихи, тем сильнее становилась вонь. Туман сменился дымом…

Здесь не было людей. Даже тех редких прохожих, что встречались у их дома. Тут будто вымерло все.

Разбежались? Убиты?

Морозов сознательно свернул с дороги, зашел осторожно во двор. Увидел давно прогоревшее кострище на том месте, где когда-то была песочница.

Тут жили.

— Эгей! — крикнул Игорь. — Эй! Есть кто живой?

В тумане его крик прозвучал глухо.