Михаил Ломоносов

Баландин Рудольф Константинович

Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут; В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха. Науки пользуют везде, Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде.

Несмотря на то что ода предназначена императрице, Ломоносов не только восславил науки, но и обратился к русской молодежи (последние строки не грех повторить):

О

вы, которых ожидает Отечество от недр своих И видеть таковых желает, Каких зовет от стран чужих! О, ваши дни благословенны! Дерзайте, ныне ободренны Раченьем вашим показать, Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать.

Подлинный гимн науке — в духовных стихотворениях. «Утреннее размышление о Божием Величестве» уносит воображение читателя к Солнцу:

Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь, Чтоб к Солнцу бренно наше око Могло, приблизившись воззреть, Тогда б со всех открылся стран Горящий вечно Океан. Там огненны валы стремятся И не находят берегов, Там вихри пламенны крутятся, Борющись множество веков; Там камни, как вода, кипят, Горящи там дожди шумят.

Высокая поэзия научного познания! Только исследования с помощью мощных телескопов и спектрометров через 120 лет после Ломоносова открыли процессы, происходящие на поверхности Солнца, которые постиг он.

Воображение человека само по себе, вне научных открытий, способно в лучшем случае сравнить солнечный диск с раскаленной сковородой. А тут перед нами проникновение мыслителя в явления природы, не доступные — до поры — приборам.

Ломоносов продолжает:

Светило дневное блистает Лишь только на поверхность тел, Но взор твой в бездну проницает, Не зная никаких предел.

Да, Мировому Разуму (если он существует) нет преград. Но и разум человека уподобляется ему, когда устремляется за пределы очевидности, на солнечную поверхность, к иным мирам или в земные недра. Как тут не вспомнить его слова: «Велико есть дело достигать во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура; странствовать размышлениями в преисподней, проникать рассуждением сквозь тесные расселины, и вечною ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность».

В стихотворном «Письме о пользе стекла» Михаил Васильевич упомянул о происхождении вулканического стекла (обсидиана):

Но что ж от недр земных родясь произошло? Любезное дитя, прекрасное стекло. Увидев, смертные о как ему дивились! Подобное тому сыскать искусством тщились. И было в деле сем удачно мастерство: Превысило своим раченьем естество.

Да, в стекольном ремесле люди достигли необычайных успехов, превзойдя возможности природы. Казалось бы, земные дела далеки от проблем небесных. Однако поэт-ученый не упустил возможности, чтобы и в этом случае укрепить позиции современной астрономии, использующей телескопы:

Астроном весь свой век в бесплодном был труде, Запутан циклами, когда восстал Коперник, Презритель зависти и варварству соперник: В средине всех планет

он Солнце положил, Сугубое земли движение открыл. Одним круг центра путь вседневный совершает, Другим круг солнца год теченьем составляет, Он циклы истинной системой растерзал И правду точностью явлений доказал.

Ломоносова отличала высокая культура мышления с опорой на опытное знание, логику и здравый смысл. А еще — неутолимая любознательность, поэтическое восприятие природы в ее цельности и единстве, благоговение перед грандиозной, поистине божественной Вселенной в ее непостижимом разнообразии, величии и сокровенной тайне.

Вот известные строки из его оды «Вечернее размышление о Божьем Величестве при случае великого северного сияния»:

Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне дна.

Поэт показывает, как ничтожен — физически — человек перед этой бездной, где теряется, в тщетных усилиях познания, даже мысль человеческая:

Песчинка как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я, в сей бездне углублен, Теряюсь, мысльми утомлен!

Но такое утомление ума демонстрирует и его необычайную силу. Сознавая масштабы Мироздания, мысль человеческая проникает и в зримую звездную бездну, и в невидимые миры, витающие в ней:

Уста премудрых нам гласят: Там разных множество светов, Несчетны солнца там горят, Народы там и круг веков.

Он предполагает множество обитаемых миров и вечный круговорот времени. Идея далеко не новая, хотя и упорно отвергавшаяся с позиций религии. Затем Ломоносов переходит к осмыслению загадочного явления природы:

Но где ж, натура, твой закон? С полночных стран встает заря! Не Солнце ль ставит там свой трон? Не льдисты ль мечут огнь моря? Се хладный пламень нас покрыл! Се в ночь на землю день вступил!

Он ставит научную проблему и предлагает варианты ее решения:

Что зыблет ясный ночью луч? Что тонкий пламень в твердь разит? Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит? Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар? Там спорит жирна мгла с водой; Иль солнечны лучи блестят, Склоняясь сквозь воздух к нам густой; Иль тучных гор верьхи горят; Иль в море дуть престал зефир, И гладки волны бьют в ефир. Сомнений полон наш ответ…

Позже, в «Слове о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих», он отметил приоритет своей гипотезы происхождения северных сияний (сходную мысль позже высказал выдающийся американский ученый Бенджамин Франклин): «Сверх сего ода моя о северных сияниях, которая сочинена в 1743, а в 1744 году в «Риторике» напечатана, содержит мое дальнейшее мнение, что северное сияние движением ефира произведено быть может».

Спорное мнение. Все-таки в стихах он больше ставит вопросы, чем отвечает на них; привел несколько мнений, не утруждая себя точностью формулировок и доказательств, что необходимо с позиций науки.