Михаил Романов
Шрифт:
Начиная с июля 1610 года усилились бомбардировки Смоленска. Поляки ввели в дело тяжелые осадные орудия, доставленные из Риги. Им удалось разрушить четырехугольную башню и проделать большие бреши в западной стене крепости. 19 июля противник пытался овладеть разбитой стеной, но потерпел неудачу.
Члены Земского собора, заключившие мирный договор в августе 1610 года, категорически отвергли все домогательства Сигизмунда III насчет сдачи Смоленска. Но Мстиславский заключил тайную сделку с Жолкевским. Едва договор был подписан, как глава Семибоярщины послал Шеину письменное распоряжение, чтобы
Смоленские воеводы давно ничего не делали без ведома и согласия чинов, ратных людей и посадской общины. Получив распоряжение от главы Семибоярщины, Шеин назначил мирную делегацию, включавшую представителей от всех сословий.
Двухнедельные переговоры, имевшие место в королевском лагере в первой половине сентября, рассеяли всякие сомнения насчет истинных целей королевской дипломатии. Сенаторы потребовали от смоленской делегации безоговорочной капитуляции. «Жители города, — заявили они, — с давних пор принадлежали к владениям короны; они были и остаются подданными короля, поэтому им следует просить о помиловании».
Шеин созвал ратников и посадских людей на общий совет и представил им отчет о переговорах. Совет решительно отверг путь капитуляции. Он постановил признать избрание Владислава при условии, что король отведет войска от стен
Смоленска, очистит захваченные земли и гарантирует неприкосновенность русских рубежей.
Королевские чиновники выбранили смоленских послов и пригрозили им смертью, если они еще раз осмелятся явиться к ним с подобными предложениями.
7 октября 1610 года Филарет и члены великого посольства прибыли в королевский лагерь под Смоленском. Их ждал торжественный прием. Король велел разместить посольство в 14 шатрах, в версте от его ставки. Но корма послам отпускали скудные.
Каждый посол вручил королю личные дары: князь Голицын — два сорока соболей и другие подарки, думный дьяк Томило Луговской — сорок соболей, лисицу черную, рысь и «два зуба рыбьих». Филарет вручил Сигизмунду всего лишь сорок соболей. Этот факт красноречиво свидетельствовал, что прежних богатств у Романовых уже не было.
Среди членов посольства были опытнейшие дьяки. Предположить, что ойи не вели дневник переговоров, маловероятно. Но переговоры проходили в военном лагере, в обстановке продолжавшейся войны. Нарушение принятых на себя обязательств ставило польских дипломатов в трудное положение, и они не придерживались дипломатической процедуры. Чем дальше, тем больше они обращались с членами посольства как с пленными.
Филарет играл выдающуюся роль в переговорах, но были ли его речи записаны в момент их произнесения, сказать невозможно. Это обстоятельство надо иметь в виду при чтении приведенных ниже выдержек из речей послов.
Все источники — и русские, и польские — подтверждают то, что Филарет твердо и последовательно отстаивал статьи московского договора и не боялся говорить «встрешно» королю.
Через три дня после прибытия послы били челом Сигизмунду, чтобы отпустил на царство сына Владислава. Канцлер Лев Сапега отвечал им уклончиво.
В королевском совете возобладало мнение, что отпускать королевича в Москву нельзя; но говорить об этом с послами, которые теперь у нас,
Добрыми людьми были Мстиславский и его товарищи, угодничавшие перед Сигизмундом. Подозрительными были послы Голицын и в особенности Филарет.
Жолкевский дал знать королю, что Филарет замыслил посадить на трон сына, на стороне которого патриарх и народ. Михаил был главным соперником королевича.
Гетман пытался скомпрометировать также и второго претендента на царский трон. Поляки использовали суд над Андреем Голицыным, чтобы опорочить его брата князя Василия как изменника и пособника калужского «вора». Великий посол отверг обвинения.
В октябре Сигизмунд вновь попытался навязать Смоленску капитуляцию, используя на этот раз переговоры с московскими великими послами. Пугая бояр калужским «вором», королевские чиновники предложили им следующий план: «Когда Смоленск прекратит сопротивление и присягнет Сигизмунду, его величество сам возглавит поход на Калугу, истребив «вора» и успокоив Русское государство, вернется в Польшу на сейм, где и решится вопрос об отпуске на царство Владислава».
Боярин Салтыков не раз советовал Сигизмунду распустить слухи о походе против Лжедмитрия II и под этим предлогом занять Москву крупными силами. Опасаясь подобного исхода дела, послы Василий Голицын и Филарет Романов просили короля не ходить к Калуге и заявили, что сами справятся с «вором» при помощи наемного войска, находящегося в Москве.
Тщетно послы добивались выполнения условий мирного договора и отвода в Польшу отрядов, разорявших русские города и села. Сигизмунд и слышать не хотел об очищении захваченных русских земель, а овладение Смоленском стало для него вопросом личного престижа.
30 октября в королевский лагерь прибыл Жолкевский. Послы уповали на его помощь, но их ждало жестокое разочарование. Вместе с сенаторами гетман категорически настаивал на сдаче Смоленска для почести короля. Тогда послы зачитали текст договора Жолкевского с воеводой Валуевым. В этом документе гетман от имени Сигизмунда обязался отвести войска от Смоленска сразу после того, как смоляне принесут присягу Владиславу. По договору, поляки должны были очистить все занятые порубежные русские города. Послы тщетно взывали к Богу и к чести стоявшего перед ними Жолкевского. О договоре с Валуевым не желали слышать ни сенаторы, ни сам гетман. «Если впредь об этой записке станете говорить, то вам (послам) будет худо», — заявили паны.
Разногласия о будущей границе двух государств и вероисповедании царя оказались непреодолимыми. Улучив момент, Филарет Романов вновь стал толковать с канцлером Львом Сапегой о принятии Владиславом православной веры. Но канцлер посмеялся ему в глаза. «Об этом, преосвященный отец, поговорим в другой раз, как время будет, я к тебе нарочно приеду поговорить; а теперь одно скажу, что королевич крещен и другого крещения нигде не писано».
Доказывая необходимость перехода католического принца в православие, послы говорили: «Никак не может статься, что государю быть одной веры, а подданным другой, и сами вы не терпите, чтоб короли ваши были другой веры».