Михаил Романов
Шрифт:
Хворостинину ставили в вину его близость к еретику и чернокнижнику Отрепьеву. Князь действительно принадлежал к кружку ближайших приятелей самозванца, куда входили его польские секретари и Михалка Молчанов. Трудно было соблюдать посты и прочие московские обычаи при царе — тайном католике, его патерах-иезуитах, его друзьях-протестантах Бучинских.
Имя Хворостинина вновь появляется в источниках, относящихся ко времени после избрания на трон Владислава. Польские симпатии не покинули его. Однако в своем историческом сочинении «Словеса дней и царей и святителей московских» князь Иван старается выставить себя московским патриотом,
После сдачи польского гарнизона Кремля якобы одним из первых вошел в Кремль и тут же обратился к монахам Чудова монастыря с вопросом, где они похоронили Гермогена: «Гже положисте от еретик пострадавшего Христа ради нашего учителя, рцыте нам!» Хворостинин так изложил речь самого патриарха Гермогена, произнесенную в Кремле: «Ре-коша бо на мя враждотворцы наши, яко аз возставлю вой и вооружаю ополчение страннаго сего и неединовернаго воинства. ...и едино имех вам речение: облецыситя во оружие Божие, в пост и молитвы!»
Какое воинство имел в виду писатель: тушинское, наполовину состоявшее из католиков-поляков, или земское ополчение? Гермоген был самым решительным противником самозванца, и никто не мог обвинить его в том, что он «вооружает» «воров». Очевидно, патриарх имел в виду земское ополчение: «враждотворцы» пастыря не без основания называли его пособником воинства, облегшего столицу.
Гермоген назвал ополчение неединоверным. Недоверие главы церкви к земскому ополчению вполне понятно. В отрядах Заруцкого преобладали вчерашние тушинцы и было немало татар и «латинян». Непременный участник всех мятежей Ляпунов также не внушал иерарху доверия.
Слова по поводу ополчения могли быть произнесены лишь после начала осады Москвы. Как видно, Хворостинин цаходился с Гермогеном, поляками и Семибоярщиной в осажденном Кремле.
После воцарения Михаила Романова Хворостинин служил воеводой во Мценске в 1613 году, затем первым воеводой сторожевого полка в малочисленной армии князя Ивана Катырева в 1614 году, воеводой в Рязани в 1618 году.
Князь Иван тщетно надеялся на то, что его служба будет вознаграждена и он займет место отца в Боярской думе. Его карьера, блистательно начавшаяся при самозванце, была погублена раз и навсегда. Хворостинин так никогда и не вернулся в думу. Высоко оценивая свои способности, он воспринимал крушение карьеры как величайшую несправедливость. Если московские люди не оценили его, то это лишь оттого, что на Москве «все люд глупой, жити не с кем». Эта мысль стала лейтмотивом его сочинений.
По возвращении Филарета Хворостинин подвергся гонениям. Власти заметили его нетвердость в вере. В его дом дважды приходили с обыском. У князя обнаружили латинские книги и иконы. После этого дворовые люди подали донос на господина. Они сообщили, что на Страстной неделе в 1622 году князь Иван предался беспробудному пьянству, нарушил пост, на Пасху не пошел в церковь, не поехал во дворец поздравить государя. Обличая князя в ереси, патриарх Филарет мимоходом заметил, что его губит безмерное пьянство. Простить можно было склонность к питию, но не крамольные речи. Дворовые люди поведали, что Хворостинин и сам не ходил в церковь и их не пускал, «а говорил, что молиться не для чего и воскресения мертвым не будет».
Началось дознание. Хворостинину припомнили то, что он, будучи назначен против ногайцев, стал просить, чтобы его послали на литовский рубеж для участия в посольском съезде.
Власти предъявили князю следующие обвинения: «учал приставать к польским и латинским попам и полякам и в вере с ними соединился». Дознались, что Хворостинин водит дружбу с неким поляком. Князь Семен Шаховской назвал его имя. Пагубное влияние на Хворостинина будто бы оказал поляк Заблоцкий.
Обвинения опирались на шаткие улики. Друг князя Заблоцкий незадолго до того сменил веру и стал православным человеком.
Хворостинин считал себя ученым богословом и не прочь был вступить в спор с кем угодно, включая судей. Когда речь зашла о почитании икон, укорял еретика Филарет, «сам еси сказал, что образы римское письмо почитал еси с греческим письмом с образы заодин». Князь сделал и другие важные признания. «Сам ты, — значилось в грамоте патриарха, — во многих таких непристойных своих делах вину свою объявил».
Главная «непристойность» касалась христианского догмата о воскресении из мертвых.
Каким путем пришел Хворостинин к еретическим взглядам и каковы были его аргументы, в точности неизвестно. Полагают, что Хворостинин был знаком с воззрениями польских ариан. Согласно этим воззрениям, из мертвых воскреснут одни души, без участия тела.
Ересь Хворостинина была свидетельством его критического умонастроения, вольнодумства.
В 1623 году князь был сослан «под начало» в Кирйлло-Белозерский монастырь. Ему строго-настрого запретили покидать стены монастыря и принимать у себя в келье кого бы то ни было. Приставленный к узнику «добрый» и «житьем крепкий» инок должен был следить, чтобы у того «без келейного правила не было ни одного дни» и чтобы князь не пропускал ни одного богослужения.
Старцы строго встретили Хворостинина, но со временем изменили свое отношение к нему. Возможно, они познакомились с его трактатом «Изложение на еретики». Проза в этом трактате чередовалась с силлабическими виршами. Отстаивая «учение Господне» — православие, Хворостинин яростно обличал католиков и протестантов, включая Лютера, Кальвина, Сервета, Чеховича и Будного.
Власти монастыря допустили Хворостинина к исповеди и причастию, за что патриарх Филарет сделал им выговор. В ноябре 1623 года Филарет прислал в обитель «учительный свиток» — «о восстании мертвых — поучение от Божественных писаний Ивану Хворостинину». Монастырские власти должны были огласить свиток на соборе в присутствии узника, после чего потребовать, чтобы он торжественно отрекся от своего заблуждения — сомнений в догмате о воскресении мертвых.
На соборе вольнодумец был «в вере истязан и дал на себя в том обещанье и клятву» не отступать от истинной веры и в воскресение мертвых верить. Свое обязательство он скрепил подписью.
Филарет был удовлетворен, и в январе 1624 года узник был освобожден из монастыря. В особой грамоте царь Михаил и патриарх Филарет объявляли князю полное прощение и повелевали ему «видети свои государские очи и быти во дворянех по прежнему». Князь Иван был доволен вернуться на службу в Государев двор. Но здоровье его было подорвано, и ему следовало позаботиться о душе. Раскаявшийся вольнодумец постригся в монахи и принял имя Иосиф. После смерти в феврале 1625 года он был погребен в Троице-Сергиевом монастыре.