Михаил Тухачевский - жизнь и смерть 'Красного маршала'

Соколов Борис Вадимович

Но Тухачевский, разумеется, занимался не только и не столько изготовлением скрипок и устройством в своей просторной московской квартире музыкальных вечеров и светского салона. Он разрабатывал планы будущей войны и подготовки к ней Красной Армии. Еще в 1932 году он лично (но, конечно, по заданию наркома и с санкции Сталина) разработал план войны против Польши, предусматривавший, в частности, нанесение "ударов тяжелой авиации по району Варшавы" и превращение уже к концу 1932 года развернутых у польской границы советских стрелковых дивизий в механизированные бригады и корпуса, по мере развития программы танкостроения. В будущей войне против Польши предполагалось также использовать, помимо механизированных частей, 94 стрелковые дивизии и 12 кавалерийских. Михаил Николаевич жаждал отомстить за варшавский позор, потому и разработал сам план нового "похода за Вислу". Он специально оговорился, что

сознательно не касался "ни Румынии, ни Латвии", но указал, что "операцию подобного рода очень легко подготовить против Бессарабии". Однако для разгрома Польши требовалось либо прямое участие в войне, либо дружественный нейтралитет со стороны Германии, чтобы не допустить помощи Польши со стороны Англии и Франции, помощи, сыгравшей во многом решающую роль в 1920 году. Это в Кремле хорошо понимали. 12 марта 1932 года Ворошилов дал согласие на проведение совместной с Германией разведки против Польши. Ликвидация польского государства выводила Красную Армию к германским границам. Такое развитие событий оставило бы Веймарскую республику с ее 100-тысячным рейхсвером фактически один на один с Советским Союзом, чьи вооруженные силы насчитывали к началу 1933 года 885 тысяч человек. В Берлине это хорошо понимали, и дальше планов по оккупации Польши дело в тот раз не двинулось. А вот семь лет спустя, уже без Тухачевского, СССР и нацистская Германия по-братски разделили и ликвидировали польское государство, заключив пакт Риббентроп - Молотов.

С приходом к власти в Германии Гитлера связи между рейхсвером и Красной Армией оказались прерваны. Начавшаяся в 1935 году официальная ремилитаризация Третьего Рейха еще больше ухудшила советско-германские отношения. Новосозданный вермахт стал рассматриваться в качестве главного потенциального противника. И Тухачевский с одобрения свыше написал статью "Военные планы Гитлера", где подчеркивал:

"Неистовая, исступленная политика германского национал-социализма толкает мир в новую войну. Но в этой своей неистовой милитаристской политике национал-социализм наталкивается на твердую политику мира Советского Союза. Эту политику мира поддерживают десятки миллионов пролетариев и трудящихся всех стран. Но если, несмотря на всё, капиталисты и их слуги зажгут пламя войны и рискнут на антисоветскую интервенцию, то наша Красная Армия и вся наша социалистическая индустриальная страна железными ударами любую армию вторжения обратит в армию гибели, и горе тем, кто сам нарушил свои границы. Нет силы, способной победить нашу социалистическую колхозную страну, страну с ее гигантскими людскими и индустриальными ресурсами, с ее великой коммунистической партией и великим вождем товарищем Сталиным".

Эта статья появилась в "Правде" 31 марта 1935 года. Перед этим ее правил своей рукой сам "великий вождь", в частности заменивший заголовок на "Военные планы нацистской Германии" (под названием "Военные планы нынешней Германии" Тухачевский тогда же опубликовал другую редакцию данной статьи в "Военном вестнике"). Всё это, казалось бы, означало акт высочайшего доверия к маршалу.

Тухачевский предупреждал, что Германия уже утроила свою армию, создав из 7 дивизий 21, достигнув численности германских вооруженных сил накануне первой мировой войны. Он совершенно правильно отметил, что

"французская армия с ее 20 дивизиями и большими сроками мобилизационного развертывания и сколачивания частей уже не сможет активно действовать против Германии", а также что "империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветское острие", которое "является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)"

(под аншлюсом имелось в виду присоединение к Рейху Австрии). Тухачевский тревожился, что в численности вермахт стремительно догонял Красную Армию (в 1935 году - соответственно 849 тысяч против 940).

Противостоять германской угрозе маршал думал в союзе с Францией и Чехословакией. В этом он не расходился со Сталиным. В мае 1935 года были заключены советско-французский пакт и советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, явно направленные против Германии. В договоре с Чехословакией содержалась оговорка, что обязательства о взаимной помощи будут действовать только в том случае, если поддержку жертве агрессии также окажет Франция. В апреле 1936 года Тухачевский в составе советской делегации отправился в Лондон на похороны короля Георга V. По пути он посетил Париж, где встретился со своим давним товарищем по плену Пьером Ферваком, запечатлевшим в своих мемуарах встречу с одетым в штатское, но как всегда элегантным и подтянутым маршалом в одном из парижских кафе.

""Вы написали про меня книгу, некоторые места

которой меня огорчили", - сказал Тухачевский. Да, я понимаю, Михаил предпочел бы, чтобы я умолчал о его сумасбродных речах в Ингольштадте. Тогдашний молодой офицер, горячий, увлекающийся, потрясенный крушением своей Родины, видел в революции возможность будущего возрождения, прыжок в первобытное варварство, способный омолодить состарившуюся Россию. Он видел в революции разрыв с западной цивилизацией, благодаря чему может создаться что-то новое. Тогда Тухачевский объявлял себя футуристом и утверждал, что презирает классическое искусство. "Оригинальничанье..." - говорит он мне, и в доказательство того, что давно перестал придерживаться этих парадоксальных юношеских суждений, старается убедить меня, что весь день провел в Лувре и Роденовском музее. "Какое впечатление! Из Роденовского музея я вышел совершенно очарованным..."".

Затем разговор зашел об установившейся в Европе репутации Тухачевского как германофила, поддерживаемой белоэмигрантской прессой. Михаил Николаевич утверждения такого рода решительно опроверг. Фервак свидетельствует:

"Уточним, - говорил Тухачевский мне.
– Разве я был бы здесь, разве я ездил бы в Лондон, если бы не считал, что советско-французский пакт, который ваша Палата, надо надеяться, ратифицирует, является для нас наилучшей политической комбинацией. Мы должны сговориться с западными демократиями. Но для этого нам самим надо быть сильными. Этим я и занят в наркомате обороны..."

В тот момент советскому маршалу неудобно было вспоминать об увлечении в молодые годы авангардным искусством. Теперь в СССР официально была принята доктрина социалистического реализма, ориентированная на классические образцы, которые требовалось наполнить советской конкретикой, пафосом строительства нового. Казалось, и во внешней политике Сталин отныне стремился возродить традиции Антанты и заключить с Англией и Францией союз против набирающей силу Германии. Подобная комбинация полностью отвечала взглядам Тухачевского, и он искренне старался претворить ее в жизнь во время своей дипломатической миссии в Западной Европе. Однако советский диктатор вёл гораздо более сложную игру, в детали которой не посвящал не только Тухачевского, но и гораздо более близких себе Ворошилова и Молотова - второго человека в государстве, возглавлявшего наркомат иностранных дел. Сталин попеременно сближался с каждой из двух группировок государств в Европе, чтобы тем вернее ввергнуть их в новую мировую войну, а самому на начальном этапе глобального вооруженного конфликта остаться временно в стороне. Сама тяга Тухачевского после 1933 года к безоговорочному союзу с Англией и Францией могла казаться вождю подозрительной.

Кроме того, маршал не столь радужно, как его шеф Ворошилов, смотрел на положение дел в военном ведомстве, и это тоже могло раздражать Станина. Например, Тухачевский утверждал в "Новых вопросах войны":

"Наступающая пехота в современном бою должна быть способна к полной самостоятельности. Эта самостоятельность необходима вплоть до отделений и рядовых бойцов... Пехота не может быть способна к выполнению современных задач в бою, если она не будет способна к "самодвижению", не ожидая приказов, если все ее, самые мельчайшие, частицы не будут способны проникать между огневыми очагами противника, атаковать их с фланга и тыла огнем, штыком и гранатой, не ожидая на это никаких указаний свыше... Частный почин - это не исключение, а основной закон, основное правило действий пехоты. Без самодеятельности пехоты плановое, централизованное управление вылилось бы в кровавые и малорезультативные фронтально-линейные столкновения... Методика царской армии, засевшая в свое время в нашей военной школе и с трудом оттуда изгоняемая... воспитывала нашего командира не в духе самостоятельности, а в духе "ожидания распоряжений". Вот почему все последние годы мы вели такой решительный курс на развитие мобильности, активности, самодеятельности и смелости среди всех звеньев наших войсковых частей".

Он также подчеркивал, что необходимо научить бойцов и командиров умело и бережно обходиться с техникой:

"Специальные наши войска, в своем техническом обучении... отстают от общевойсковой учебы... Проанализировав, например, обучение железнодорожного строительного батальона, мы увидим, что в отдельности изучаются методы забивки свай, устройства креплений и т. п., но мы не увидим преподавания системы организации труда в целом при постройке моста... Как должны быть расставлены машины, как должны быть расставлены люди, как может быть достигнута наибольшая эффективность работы в целом в наименьшие сроки и т. д.
– всё это часто остается в тени... Изучается ремонт мотора, но не преподается организация труда в ремонтной мастерской в целом".