Михаил Ульянов
Шрифт:
— Да ничего меня особо не толкало. Поехал… А без этого, возможно, и не сложилась бы жизнь. Могла бы выйти совершенно, так сказать, противоположная история.
— Например, могли бы спиться и давным-давно отправиться к праотцам?
— Этих примеров тьма. Но есть и другие. Вилли Вейнгер, москвич, еврей. Замечательный был парень, прекрасная семья. Я у них питался какое-то время, когда учился. После окончания Щукинского училища в 1950-м по распределению он уехал на три года в Иркутск. Стал там первым актёром, одним из лучших на периферии, народный артист, всевозможные премии… Он состоялся как творческая личность, счастливый человек! У меня бы, скорее всего, так судьба не сложилась. Я бы, наверное, попал под какое-нибудь влияние. Бог знает, куда утартало бы. Может, и спился.
— Aut Caesar aut nihil— или Цезарем
— Нет. В этом смысле мы, тайно уезжавшие оттуда, как бы сжигали за собой мосты. Потому что Самборская обратно уже никого не брала, считая отъезд в Москву изменой, предательством.
— А что за Самборская такая?
— Лина Семёновна. Замечательная личность! Увидев её, статную, величественную, как Екатерина Великая, я понял, что меня, небольшого такого крепыша-головастика, ни за что не примут. Но прочёл своего «Рыцаря бедного», которого выучил в сарае, убирая навоз, отрывок из «Мёртвых душ» о птице-тройке… И меня приняли. И помню, как плакал впервые в жизни, когда опозорился в роли Шмаги из «Без вины виноватые», — которого, кстати, и сейчас играю, вот кульбит судьбы… (Забегая вперёд о кульбите судьбы: последний раз в жизни Ульянов выйдет на сцену 29 января 2004 года в спектакле Театра Вахтангова «Без вины виноватые» в роли Шмаги. — С. М.)Тогда Самборская чуть по полу от хохота не каталась, глядя на мою игру. Когда я фразу произносил: «Ну и дальнейшее наше существование не обеспечено!..» — вся её царственная плоть сотрясалась от смеха. А я рыдал, сокрушался: конец, думал — я хуже, бездарнее всех!..
«Лина Семёновна Самборская своеобразная была дама, — вспомнит актриса Омского академического театра драмы Елена Аросева, сестра Ольги Аросевой. — Она в театр приезжала на лошадях и в коляске. Она была первой, кто углядел в молодом Мише талант. Любила его. Переживала, когда он уехал…»
Вообще Омск, где так любили гастролировать ещё в XIX веке великие Мамонт Дальский и Александра Яблочкина, традиционно щедр на театральные таланты: марсианского облика Владислав Дворжецкий, сыгравший с Ульяновым в «Беге» генерала Хлудова, головокружительная Любовь Полищук, «главный» голос российского телевидения Сергей Чонишвили, сын легендарного Ножери Чонишвили, самый популярный «мент» телесериалов актёр Юрий Кузнецов и многие, многие…
— …И каковы были ваши первые впечатления от столицы? Долго ощущали себя провинциалом? Ностальгия по Сибири не мучила? Вы столь пронзительно это чувство сыграли в образе генерала Чарноты из «Бега», что, уверен, и сами подобное испытали.
— Впечатления помню. В августе сорок шестого, испросив благословение, как раньше говорили, у отца, приехал я на свой страх и риск в Москву. Первым делом отправился на поиски Красной площади. С Курского вокзала приехал на станцию метро «Красные ворота», полагая, что где ворота, там и площадь. Разочарование помню: и это легендарная Красная площадь, где бывает сам товарищ Сталин, где проходил Парад Победы?.. Спросил у прохожих. Оказались бдительными. Тут меня и взяли.
— В каком смысле взяли? Арестовали? Недаром сказал кто-то, что в России художник должен посидеть в тюрьме…
— Да что ты затараторил! Не сидел я в тюрьме. Отец перед моим отъездом подарил мне трофейный чемодан. Ничего особенного, но заграничный. Да дело даже не в чемодане. С оружием меня взяли.
— Как?!
— Отец привёз маленький немецкий пистолет. Красивенький такой, аккуратненький. Я клянчил, клянчил и выклянчил. И, как последний идиот, приехал с пистолетом в Москву. Когда меня остановили для проверки, пистолет, аккуратно завёрнутый в тряпицу, лежал в чемодане. Под сушёной картошкой, бельишком, рубашонками, парой штанов. «А это что?» — поинтересовался патрульный, указав на тряпицу. «Вакса», — выдавил я, ни жив ни мёртв, отлепив от пересохшего нёба язык. И мне поверили!.. Вот случай. Посадили б тогда — и была бы жизнь моя ой как далека от искусства.
— А могли реально за пистолет посадить? Вряд ли стали бы они слушать объяснения, что, мол, трофейный, отец с фронта привёз…
— Какой там! Тогда всюду шпионов и бандитов ловили. А у меня, наверное, больно уж растерянный вид был. Потом при переходе на станцию метро «Комсомольская» меня проверили. И ещё несколько раз с этим чемоданом шпионским задерживали. Я благодарил Бога, что пистолета там уже не было.
— А куда вы его выбросили?
— Не помню. Это так важно? Ты как следователь…
— Одиноким провинциалом?
— Когда проваливался в одном, другом институте… Поделиться-то не с кем было. Бабушка, у которой я жил, работала на конфетной фабрике.
И приносила мне шоколадный лом, которому я радовался. Вот так жили. Я учил в саду или в глубине Сокольнического парка стихи для поступления, мечтал, страшился, проваливался… Сложное было чувство: никому не нужен абсолютно в этом огромном городе, но в то же время интересно… Провалившись всюду, я впал в панику. Аховое было положение — домой вернуться не мог, не взяли бы, а без театра себя уже не представлял. И вот — опять случай! — бреду я по улице, готовый уже Бог знает к чему, и сталкиваюсь со Славкой Карпанём, тоже студийцем из Омского театра. Выслушал он меня, пошли, говорит, со мной, я в училище при Вахтанговском театре поступаю, они ж у нас в войну были… А я и не знал о существовании такого училища. Пошли на Арбат. Сдали мы экзамены — Борис Евгеньевич Захава принимал. С многострадальным своим, уже проволокой перетянутым чемоданчиком я переехал в общежитие на Трифоновскую улицу.
— Растиньяковское было в вас? Азарт завоевать Москву?
— Нет, я не Растиньяк. Просто сложилось так. Растиньяков в жизни я знавал — это люди с такой хваткой, с таким напором, ого-го!..
— А вы, выходит, просто по течению в Москву приплыли…
— Нет. В Москву — это было всё-таки моё волевое решение. Конечно, я делал всё, чтобы зацепиться в Москве. В том числе совершал глупейшие поступки. Например, пошёл к Вере Николаевне Пашенной, актрисе Малого театра. Узнал, где она живёт, и пошёл, ещё до встречи с Карпанём, чтобы попросить великую артистку помочь мне поступить в театральное училище. Была какая-то такая отчаянная и нелепейшая, не растиньяковская попытка. Потому как таких молодцов сотни там ходили. Естественно, она бы меня послала куда подальше. Но у меня, слава Богу, не хватило мужества постучать в дверь.
— А может быть, вы такое на неё неизгладимое впечатление бы произвели, что не только помогла бы… История сцены знает сколько угодно примеров! Эдит Пиаф, например, скольких молодых симпатичных мужчин сделала звёздами!
— У меня бы ничего не получилось. Не тот я был парень. Замкнутый, зажатый, молчаливый, невыразительный. Не Растиньяк, не Шарль Азнавур. Дундук.
— Вы однажды кого-то из великих французов цитировали: гении рождаются в провинции, а умирают в Париже.
— Да, и это верно. Так было. И есть. Дело в том, что нацеленность, пробивной потенциал провинциалов часто намного выше, чем у жителей столицы, привыкших ко многому с детства, с рождения. Особенно в нашем актёрском мире. Очень редко встречается серьёзный парень или серьёзная девица — коренные москвичи. Чехов, Есенин, Шукшин, Валентин Распутин родились в провинции. Но с периферии выживают только сильные, закалившиеся. Естественный отбор происходит.
— О непростом жизненном опыте провинциалов. Шукшин, как известно, кем только не работал. И фронтовик Астафьев. Не говоря уж о сидевших Смоктуновском, Жжёнове, Шаламове, Солженицыне. С другой стороны, говорят, чтобы понять и изобразить гуся, необязательно жариться на сковородке. Насколько важен для художника жизненный опыт? В частности, для актёра? Всегда и во всём ли его может заменить воображение или, скажем, опыт режиссёра?
— О писателях говорить не буду. А для актёра важен талант. Талант как деньги, говорил Михоэлс, — или он есть, или его нет. У нас в театре сейчас одна девчонка очень проявляется — ни кожи, ни рожи, маленькая, зад висит, ничего в ней вроде бы нет. Выходит на сцену — глаз оторвать нельзя. А бывает, появляется деваха видная, хорошенькая, фигуристая — поначалу да, привлекает, но не далее того… Талант — главное в актёрском ремесле. Затем — обстоятельства. Условия, так сказать, в которых ты произрастаешь. Склад вокруг тебя. В каком театре, с кем работаешь, кто у тебя партнёр. И безусловно, востребованность, нужность актёра. А дальше уже твоя глупость. Или ум твой. Я знал огромнейшие, великие таланты, которые были нещадно пропиты… Но давай уж об этом потом, — сказал он, завидев Аллу Петровну с Леной.