Михаил Зощенко
Шрифт:
— Нет, — сказал Забежкин, пугаясь, — я комнату, которая внаймы…
— Комнату? — спросил агроном с явной грустью. — Ну, так вы после комнаты… Да вы не стесняйтесь… Третий номер, ученый агроном Пампушкин… Каждая собака знает…
Забежкин кивнул головой и подошел к девке.
— Тетушка, — спросил Забежкин, — это чья же, например, коза будет?
— Коза-то? — спросила девка. — Коза эта из четвертого номера.
— Из четвертого? — охнул Забежкин. — Да это не там ли, извиняюсь, комната сдается?
—
— Как же так? — испугался Забежкин. — Не может того быть. Да ты что, опупела, что ли? Как же так — сдана комната, ежели я и время потратил, проезд, хлопоты…
— А не знаю, — ответила девка, — может, и не сдана.
— Ну, то-то — не знаю, дура такая. Не знаешь, так лучше и не говори. Не извращай событий. Ты вот про кур лучше скажи — чьи куры ходят?
— Куры-то? Куры Домны Павловны.
— Это какая же Домна Павловна? Не комнату ли она сдает?
— Сдана комната! — с сердцем сказала девка, в подол собирая ножи.
— Врешь; Ей-богу, врешь. Объявление есть. Ежели бы объявления не было, тогда иное дело, — я бы не сопротивлялся. А тут — объявление. Колом не вышибешь… Заладила сорока Якова: «сдана, сдана…» Дура такая. Ты лучше скажи: индейский петух — наверное уж не ее?
— Ее.
— Ай-я-яй! — удивился Забежкин. — Так ведь она же богатая дама?
Девка ничего не ответила, икнула в ладонь и ушла. Забежкин подошел к козе и пальцем потрогал ей морду. Вот, — подумал Забежкин, — ежели сейчас лизнет в руку — счастье: моя коза».
Коза понюхала руку и шершавым тонким языком лизнула Забежкина.
— Ну, ну, дура! — сказал, задыхаясь, Забежкин. — Корку хочешь? Эх, была давеча в кармане корка, да не найду что-то… Вспомнил, съел я ее, Машка. Съел, извиняюсь… Ну, ну, после дам…
Забежкин в необыкновенном волнении нашел четвертую квартиру и постучал в зеленую рваную клеенку.
— Вам чего? — спросил кто-то, открывая дверь.
— Комната…
— Сдана комната, — сказал кто-то басом, пытаясь закрыть дверь. Забежкин крепко ее держал руками.
— Позвольте, — сказал Забежкин, пугаясь, — как же так? Позвольте же войти, уважаемый товарищ… Как же так? Я время потратил… Проезд… Объявление ведь…
— Объявление? Иван Кириллыч! Ты что ж это объявление-то не снял?
Тут Забежкин поднял глаза и увидел, что разговаривает он с дамой и что дама — размеров огромных. И нос у ней никак не меньше забежкинского носа, а корпус такой обильный, что из него смело можно двух Забежкиных выкроить, да еще кой-что останется.
— Сударыня, уважаемая мадам, — сказал Забежкин, снимая фуражку и для чего-то приседая, — мне бы хоть чуланчик какой-нибудь отвратительный, конурку, конуренушку…
— А вы из каких будете? — спросила изрядным басом Домна Павловна.
— Служащий…
— Ну что ж, — сказала
Тут Домна Павловна по неизвестной причине еще раз грустно вздохнула и повела Забежкина в комнаты.
— Вот, — сказала она, — смотрите. Скажу прямо: дрянь комната. И окно — дрянь. И вид никакой, а в стену. А вот с хорошей комнатой опоздали, батюшка. Сдана хорошая комната. Военному телеграфисту сдана.
— Прекрасная комната! — воскликнул Забежкин. — Мне очень нравятся такие комнаты подле кухни… Разрешите — я и перееду завтра…
— Ну что ж, — сказала Домна Павловна. — Пущай тогда. Переезжайте.
Забежкин низенько поклонился и вышел. Он подошел к воротам, еще раз с грустью прочел объявление, сложил его и спрятал в карман.
«Да-с, — подумал Забежкин, — с трудом, с трудом счастье дается… Вот иные в Америк и в Индию очень просто ездят и комнаты снимают, а тут… Да еще телеграфист… Какой это телеграфист? А ежели, скажем, этот телеграфист да помешает? С трудом, с трудом счастье дается!»
4
Забежкин переехал. Это было утром. Забежкин вкатил тележку во двор, и тотчас все окна в доме открылись, и бабья голова с флюсом, высунувшись из окна на этот раз по пояс, сказала: «Ага!» И ученый агроном Пампушкин, оставив ученую статью «Несколько слов в защиту вредителей», подошел к окну.
И сама Домна Павловна милостиво сошла вниз.
Забежкин развязывал свое добро.
— Подушки! — сказали зрители.
И точно: две подушки, одна розовая с рыжим пятном, другая синенькая в полоску, были отнесены наверх.
— Сапоги! — вскричали все в один голос.
Перед глазами изумленных зрителей предстали четыре пары сапог. Сапоги были новенькие, и сияли они носками, и с каждой пары бантиком свешивались шнурки. И бабья голова с флюсом сказала с уважением: «Ого!» И Домна Павловна милостиво потерла полные свои руки. И сам ученый агроном прищурил свои ученые глаза и велел мальчишкам отойти от тележки, чтобы видней было.
— Книги… — конфузясь, сказал Забежкин, вытаскивая три запыленные книжки.
— Книги?
И ученый агроном счел необходимым спуститься вниз.
— Очень приятно познакомиться с интеллигентным человеком, — сказал агроном, с любопытством рассматривая сапоги. — Это что же, — продолжал он, — это не по ученому ли пайку вы изволили получить сапоги эти?
— Нету, — сказал Забежкин. сияя, — это в некотором роде частное приобретение и, так сказать, движимость. Иные, знаете ли, деньги предпочитают в брильянтах держать… а, извиняюсь, что такое брильянты? Только что блеск да бессмысленная игра огней…