Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты
Шрифт:
– Как можно! Ребенок же! Вдруг бомба взорвется! И девочка погибнет! – удивляется гражданское население в лице Эль-Регистана.
– Ну и что? Война без жертв не бывает! – отвечает трусливый офицер.
Сталин смеялся до слез. Остальные реагировали более сдержанно.
«…Я и до сих пор не могу понять,
Так описывает Сергей Владимирович в книге «От и до» историю сочинения Гимна страны. Описывает, как бы оправдываясь – слишком много нападок пришлось ему перенести за это, величайшее по значению, сочинение в его жизни. Ну, что ж… Нападки нападками. Без них талантливые и успешные люди не живут. А Гимн страны, пусть и немного измененный, но измененный не кем-нибудь, а самим автором, звучит и поныне.
Встречи со Сталиным
Сталин обратил на Михалкова внимание, как уже сказано, после его стихотворения «Светлана», которое тот написал, чтобы привлечь внимание красивой девушки, а привлек внимание «отца народов». Встречался поэт с вождем не раз, и не только во время написания Гимна. Как же Михалков относился к Сталину? Что чувствовал? Боялся ли? Видел ли перед собой сатрапа и кровожадного тирана?
Относился, как все в те времена, «когда тысячи и тысячи восторженно, в слезах встречали его появление на трибуне, когда его неторопливый голос с легким кавказским акцентом безо всяких окриков пригвождал людей к репродукторам. И если кто-то сегодня, второпях перекраивая историю, сочиняет, будто многие и многие воспринимали эту фигуру как только зловещую, – врет», – утверждает Сергей Владимирович.
В подтверждение своих слов он ссылается
«…Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть – для всех нас было счастьем… Каждый его жест воспринимался с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства…
Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова… Домой мы шли с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью…»
Напомним, это была дневниковая запись Корнея Чуковского.
«Что это было такое, – спрашивает себя уже умудренный летами и жизненным опытом Михалков, – если даже в дневниках Он заставлял писать о себе как о земном Боге, и это ощущение земного Бога было даже у его врагов – и каких врагов! Черчилль вспоминал, как в дни Ялтинской конференции, когда Сталин входил в зал, они почему-то вставали и при этом держали руки по швам. Черчилль решил не вставать. Он пишет: «Сталин вошел, и вдруг будто потусторонняя сила подняла меня. Я встал».
И еще: «И пусть кто-то пробует уверять, будто не кричали солдаты, идя в штыковую: «За Родину! За Сталина!» Где-то, может, и не кричали, но это был своего рода боевой, роковой клич, когда «либо пан, либо пропал».
Во время перестройки, когда на нас обрушился поток разоблачительной литературы, повествующей о страшных масштабах сталинских репрессий, как потом выяснилось, многократно преувеличенных, Михалков, привыкший верить печатному слову, пытался пересмотреть свое отношение к Сталину. В своей книге «Я был советским писателем», вышедшей в 1995 году, он писал, например: