Михалыч и черт
Шрифт:
— Дальше соблазняться, — ответил Анемподист.
И подумал:
«Спектакль… Давай доигрывать».
5.
До полудня они бестолково бродили по городу.
Михалыч похмелился (на этот раз, из осторожности, Анемподист дал ему денег на опохмел, чтобы архангелы потом не донесли своему руководству, что он, якобы, отключает у соблазняемых блокировку сознания с помощью всяких инфернальных настоек).
Похмелившись же, Михалыч
Он ныл всё время и нёс что-то совершенно невнятное. Взгляд его вновь стал пустым и бессмысленным. Рот его совершенно размяк и время от времени густая слюна свисала с уголка губ.
Только один раз Михалыч оживился и стал хмуриться, морщить лоб и шептать что-то вполголоса.
Это случилось тогда, когда они проходили мимо той самой, заставленной пустыми ящиками, пропылившейся площадки возле палаток, где накануне вечером и явили Михалыч с Анемподистом своё диавольское чудо.
Вонь на той площадке стояла чрезвычайная, лужи ещё не высохли.
Охранник и продавец в одном лице Костя, всё в той же расстёгнутой до пупа рубахе, виновато понурив голову, стоял возле вверенной его заботам палатки и, изредка всхлипывая, докладывал диспозицию местному боссу, Семёну Петровичу Сидорову, по кличке Сидор.
Сидор Костю слушал плохо, всё время вставлял матерные замечания, а иногда и вообще заглушал его речь звериным рыком и воплями.
— Так, Семён Петрович… Трубу, видать, прорвало…Или канализация какая…
— Какая на х. й канализация?!! Тут товара на сорок кусков! Да ящики в чулане!
— Я смотрел… Я тут ночевал, как договорились…
— Мне тебя на счётчик поставить? Ты платить будешь, сука вонючая?!
— Да смотрел я…А тут фонтан…И чмо какое-то волосатое по площадке бегает. Я сознание то и потерял…Может, рвануло что?
— А дверь почему открыта?! Я тебе бабки за пизд. больство твоё плачу или за работу?!
— Да я смотрел…Как договаривались…
Слушая этот диалог, Михалыч начал вдруг загадочно подмигивать и весело ухмыляться.
Анемподист же, как и прежде невидимый для всех, кроме Михалыча, подхватил своего клиента под локоток и потащил подальше от этого места.
«Да, полный провал» подумал Анемподист. «Пора, пожалуй, и возвращаться. Соблазнение, по сути дела, уже состоялось. Я клиенту представился, он моими услугами воспользовался. Задание ему никакое не поручишь, а просто так на него водку переводить — так я и так уже все лимиты перебрал. А душа его и так не сегодня — завтра нам на голову свалится. Да и если у него душа? Может, я вообще полной бестолковщиной занимаюсь».
Так легко всё заканчивалось.
Без рассуждений о смысле бытия, без сомнений, без рефлексии.
Это просто работа. Ненужная? Да как сказать.
Любая работа нужна и полезна, если даёт право на пенсию. Скромную, но гарантированную пенсию старого, заслуженного чёрта.
Ещё пара небольших услуги прощай,
Ты, пожалуй, и не почувствуешь смерти. Для тебя ничего не изменится. По прибытии в преисподнюю душа твоя получит всё ту же одежду, которую ты, казалось, оставил уже в этом мире. И снова будешь ты бродить по тем же улицам, сидеть по вечерам на тех же скрипучих ящиках, пить всё то же дешёвое пиво из пластиковых бутылок. И тот же, только адский Костя будет гонять тебя прочь от палаток.
И всё те же бессмысленные и бесконечные сны будут видится тебе по ночам.
Таков порядок. Железный, несокрушимый, установленный от начала времён и до самого их окончания. Порядок — это воля архангелов и их кулаки. Это границы, установленные для тебя, человечек, это твоя судьба, это колесо, вращающееся над большой зловонной лужей, колесо, к которому ты намертво прикручен стальной проволокой, которую никогда уже не сможешь разорвать.
И даже когда тело твоё сгниёт на этом колесе — бессмертная душа твоя всё также будет крутиться, окунаясь время от времени в вязкую, хлюпающую грязь, и каждый момент погружения будет новым твоим пробуждением, который на подъёме сменится сном.
Кто-то скажет (нет, не ты, человечек, у тебя и других забот хватает) что спектакль этот грустен. Что вид миллиардов колёс, полуутопленных в грязи и однообразно вращающихся на протяжении вот уже множества тысячелетий — зрелище скучное, убогое и постановка сего действа недостойна была бы Высшего Разума.
Но кто сказал вам, что Господь — великий режиссёр?
Или просто хороший?
Или хоть немного талантливый?
Возможно, Он гениальный конструктор. Великий инженер. Выдающийся механик.
Но театральные постановки — это не по Его части.
Его пьеса — замкнутый цикл.
А, может, просто тестовый прогон хорошо отлаженной машины.
И после миллиарда тестовых циклов машину выключат. И поставят в ангар. И накроют тентом. Навсегда.
«И чего я лезу в чужие игры?» подумал Анемподист. «Я ведь, пожалуй, и сам вращаюсь вместе со всеми. Разве только колесо моё вращается гораздо медленнее».
— Ну что, Михалыч, — сказал, хлопнув клиента по плечу, Анемподист. — Ещё одно желание, на посошок, так сказать. И расстаёмся друзьями. Как тут у вас, на Земле, говорят: «До встречи в Аду!».
Михалыч вдруг замер и с явным подозрением посмотрел на Анемподиста неожиданно прояснившимися глазами.
— Да ты, что, и вправду чёрт? — спросил он вдруг.
— Ну ты даёшь, родной! — искренне удивился Анемподист. — Я же тебе ещё вчера представился. И водку ты мою пил. И даже чудо мы с тобой сотворить успели. Не знаю, правда, кто теперь палатки будет отмывать.
Михалыч призадумался.
— Слушай, браток, а ты и впрямь что-нибудь этакое сотворить можешь? Ну, такое…Но только такое, чтоб…