Михайлов или Михась?
Шрифт:
Но вернусь к ночи 15-го, а вернее сказать, уже 16 октября. Было уже около двух часов нового дня, когда инспекторы вывели Михайлова из здания аэропорта и усадили в полицейский «мерседес». Кампиш уселся рядом с водителем, Михайлова усадили в середину на заднее сиденье. По бокам от него, не очень-то заботясь о его удобствах, разместились еще двое полицейских. Взвыли сирены, разбрасывая ядовито-синие отблески, завращались мигалки. Сергей увидел, что одна машина следует впереди их «мерса», другая – позади. Разрывая темноту всполохами мигалок, этот кортеж из трех автомашин мчался по улицам ночной Женевы.
– Мы везем вас в полицейское управление, – не поворачивая головы, произнес Кампиш с переднего сиденья, словно отвечая на незаданный вопрос.
Сергей лишь кивнул головой, хотя инспектор этот кивок видеть не мог.
В
– Я арестован? – поинтересовался Сергей.
– Нет, вы пока задержаны, – пояснил Кампиш. – И потому, господин Михайлов, я прошу вас откровенно ответить на мои вопросы. Не следует упрямиться и не следует ничего от нас скрывать.
– Хорошо, я не стану упрямиться, тем более что скрывать от вас мне нечего.
Кажущееся благодушие полицейских не обмануло Михайлова. Он видел, что, несмотря на улыбки, больше напоминавшие оскал, и нарочито расслабленные позы, инспекторы предельно собраны и сосредоточены. Так хороший боксер, нанося сокрушительный удар, без замаха бросает вперед расслабленную руку с почти открытой перчаткой и только за миллиметр до цели сжимает ее в кулак, концентрируя в нем всю мощь. Сам отменный спортсмен, Михайлов понимал, что сидящие напротив него люди готовятся именно к такому «удару» и лишь ждут, пока их противник, говоря языком боксеров, раскроется. И потому на улыбки он отвечал улыбкой. На вопросы – коротко и без каких-либо комментариев.
– Ну хорошо, господин Михайлов, я вижу, наша беседа вас уже утомила. Нужно дать вам возможность немного отдохнуть. Эту ночь вы проведете у нас, – сказал наконец Кампиш.
Они спустились куда-то вниз, Михайлову выдали поролоновый матрас, одеяло и полотенце. Дверь камеры захлопнулась. Мягко щелкнул замок, и он наконец остался один. Разбудили его рано, принесли какой-то завтрак. Как Сергей позже ни силился, но так и не смог вспомнить, что он ел в то утро, 16 октября в камере внутренней тюрьмы женевского полицейского управления.
Его снова привели в тот же кабинет, и те же инспекторы – Кампиш и Ваннер – продолжили допрос. Снова натянутые улыбки, уважительное «господин Михайлов», те же самые, что и вчера ночью, вопросы. После нескольких часов беседы Кампиш спросил:
– Господин Михайлов, как вы отнесетесь к тому, что мы возьмем у вас отпечатки пальцев?
– Нет, я не позволю вам это сделать, – твердо заявил Михайлов.
– Что значит «не позволю»? – почти искренне изумился Кампиш. И все же изумления в его вопросе было чуть меньше, чем злорадства и превосходства человека, полностью распоряжающегося ситуацией. – Вы что же, предпочитаете, чтобы мы вызвали специальную группу?
– Вызывайте, – столь же категорично ответил Михайлов.
В этот момент дверь кабинета открылась и вошла средних лет женщина. Поздоровавшись со всеми на французском языке, она тут же обратилась к Сергею:
– Господин Михайлов, я переводчица, моя фамилия Агапьева, рада буду, если сумею вам чем-то помочь.
– Спасибо, госпожа Агапьева, – поблагодарил ее Михайлов. – Мне действительно нужна ваша помощь. Объясните этим господам, что я не собираюсь потакать их произволу.
Агапьева повернулась к полицейским, внимательно выслушала их, потом сказала, обращаясь снова к Сергею:
– К сожалению, это не произвол. Отпечатков пальцев они требуют у вас на вполне законном основании.
– Но позвольте, – возразил Михайлов. – Мне сказали, что я не арестован, а лишь задержан для выяснения некоторых обстоятельств. Никакого обвинения мне не предъявлено, на каком же основании на этой стадии у меня собираются получить отпечатки моих пальцев? Ведь существует закон, что отпечатки можно взять только у человека, которому предъявлено обвинение.
– Да, я знаю, что во многих странах такой закон существует. Но в Швейцарии свои законы, и наш закон позволяет взять отпечатки пальцев даже у задержанного человека до предъявления ему обвинений, – пояснила переводчица.
– Госпожа Агапьева, как я понимаю, вы являетесь официальным переводчиком, и если вы мне официально подтверждаете,
– Господин Михайлов, я официально подтверждаю, что такой закон у нас существует.
После неприятной процедуры его снова отвели в одиночную камеру внутренней тюрьмы. В тот момент он еще не знал, что уже все газеты мира пестрят сообщениями о его не задержании, а аресте, что многие, особо прыткие репортеры криминальной хроники уже прогнозируют скорую «победу женевской юстиции над русской мафией». Он не знал, что происходит дома, как успокаивает дочерей жена. И конечно же, он не знал, даже предположить не мог тогда, что его путь к свободе только начинается и будет этот путь длиной больше чем два года.
От первого лица
Сергей МИХАЙЛОВ:
Утром 17 октября меня привезли в женевский Дворец правосудия. Здесь в одной из комнат меня встретил довольно моложавый, франтовато одетый, с длинной и густой гривой волос субъект, который представился мне как судебный следователь Жорж Зекшен. Вернее, представила мне его переводчица госпожа Бийо. Я сразу отметил, что русским языком госпожа Бийо владеет намного хуже, чем мадам Агапьева, которая переводила накануне. Но даже из этих весьма неумелых и, как я имел впоследствии возможность не раз убедиться, довольно неточных переводов я понял, что следователь преисполнен сарказма. Он растягивал слова, подкрепляя их жестикуляцией, то и дело поправлял свою шевелюру. Допрос проводился в присутствии адвоката, которого, как он сам сказал, нанял мой компаньон. Первым делом этот человек предупредил, что его гонорар составляет 500 швейцарских франков (385 долларов США. – О.Я.) в час. После этого адвокат, вероятно, решил, что его миссия полностью исчерпана, и лишь равнодушно, совершенно ни во что не вмешиваясь, наблюдал за происходящим. Мне пришлось уже вскоре от этого адвоката отказаться. Но в тот момент и равнодушный ко всему адвокат, и постоянно кривляющийся следователь меня раздражали, я чувствовал, что это раздражение мешает мне сосредоточиться. В конце концов я взял себя в руки и стал спокойно парировать все вопросы следователя в его же манере, отвечая сарказмом на сарказм. Видно, это ему не понравилось, и он решил обострить ситуацию. Как раз в тот момент речь шла о моих многочисленных поездках. Разумеется, я не скрывал, что занимаюсь международным бизнесом, и не видел никаких оснований скрывать свои передвижения. Поначалу никакого подвоха я в этих вопросах не замечал. Но потом последовал вопрос о том, когда я ездил в Америку, в каких городах бывал и что делал. Я ответил, какого числа, месяца и года прилетел в США, рассказал, что у меня были деловые встречи в Нью-Йорке, после чего я поехал в Майами, где отдыхал… На этом месте Зекшен меня перебил и воскликнул: «Посмотрите на него. Ему мало Черного моря, он ездит отдыхать на океан!»
Я сдержался от язвительной реплики и спокойно ответил:
– Господин следователь, если вы будете меня перебивать, то никогда не узнаете истины. Вы меня не дослушали. Я действительно отдыхал в Майами два дня, а потом продолжил работу, и у меня были встречи по бизнесу.
Эта фраза мне понадобилась, чтобы хоть немного сбить спесь со следователя. На самом же деле мне все стало ясно и понятно. Не хвалясь, скажу, что у меня достаточно обостренная интуиция. Никакой своей заслуги я в этом не вижу, поэтому говорю об этом так спокойно и уверенно. Есть люди с обостренной интуицией, есть такие, у кого интуиция, ну скажем, развита не так сильно. Я своей интуиции привык доверять, хотя никогда не спешу делать о людях скорые выводы. Однако и в силу первого восприятия верю. Относительно следователя Зекшена мне стало все ясно после его фразы о том, что мало мне Черного моря и я отправился отдыхать на океан. Он ведь, этот господин из Женевы, был оскорблен в своих самых лучших чувствах и оскорбление скрывать не счел нужным. Какой-то русский, более обезьяна, нежели человек, посмел отправиться туда, куда путь открыт только представителям высших рас. Я не увидел, я седьмым чувством ощутил его ненависть ко мне, и вот в тот самый миг я понял, что просто так он меня отсюда не выпустит, что именно этот человек постарается любыми путями доказать, что я злодей и мое место за решеткой.