Мик Джаггер

Норман Филип

Самой чувствительной к революционным призывам звездой был, конечно, Джон Леннон, но он и остальные битлы учились в Индии у Махариши. Мик уклонился от приглашения пройти маршем по улицам в компании Ванессы Редгрейв («Да как-то было неохота», — позже вспоминал он), но оказался на Гроувнор-сквер и еле увильнул от полицейской кавалерийской атаки. Американский демонстрант Роберт Хьюсон, учившийся тогда в Кембридже, вспоминает, что видел Мика: тот «невозмутимо стоял на ступеньках и обозревал хаос».

Чуткий к Zeitgeist Мик отнюдь не возражал быть героем Андерграунда, хотя британская коммунистическая утопия ему была не то чтобы близка. Через несколько дней после Гроувнор-сквер он ответил на вопросы главного андерграундного журнала, «Интернешнл таймс», и интервью это оказалось раз в десять больше, чем те, что он давал «Диску» или «Мелоди мейкер». «ИТ» не ставил неудобных вопросов о его половой жизни, а позволил ему колонку за колонкой без всякой редактуры болтать об истории европейской цивилизации, астрономии и экономике. Он, впрочем, отметил трудности,

с которыми столкнется революция в мирном, флегматичном обществе, где Гроувнор-сквер считается разовым отклонением от нормы. «Мы не можем уйти в партизаны… Слишком мало насилия, у нас нет возможности… Нет ничего… Какая тоска… это же опять казармы! Нет никаких партизан… ну, уэльские националисты есть. Можете к ним присоединиться, но это смешно… Ну правда, в этой стране ничего нет». Андерграундная пресса питала неодолимую склонность к психоделической типографике и напечатала этот текст зеленым по красному, в результате чего прочесть его почти не представлялось возможным.

Окрыленный событиями 17 марта, Мик сочинил песню для будущего альбома, которую записали под эллиптическим названием «Did Everybody Pay Their Dues?», [195] а затем выбросили и заменили переименованной и радикально иной версией, основанной на мотаунском хите Martha and the Vandellas 1964 года «Dancing in the Street». «Ev’rywhere Ah hear the sound of marchin’, chargin’ feet, boy, — так начиналась она. — ‘Cause summer’s here and the time is right for fight-tin’ in the street, boy…» [196] За многие месяцы до того, как собрался с духом Джон Леннон, в ней произносилось слово, от которого в панике дрожали европейские правительства, и срифмовано оно было так же тщательно, как позже у Леннона: «Hey… think the time is right for palace revo-loo-shun / But where I live the game to play is compromise so-loo-shun». [197]

195

«Все отдали свои долги?» (англ.)

196

Зд.: «Повсюду слышу грохот марширующих сапог и рев… Настало лето — самая пора для уличных боев…» (искаж. англ.)

197

Зд.: «Эй… настало время для дворцовых революций, / Но моя родина желает компромиссных резолюций» (искаж. англ.). Также автор упоминает песню Джона Леннона (официально — Джона Леннона и Пола Маккартни) «Revolution», в 1968 г. вышедшую на обороте сингла «Hey Jude» и на «Белом альбоме» «Битлз», в которой «revolution» и «solution» тоже рифмуются, хотя и не в одном куплете.

В «Street Fighting Man» он как будто наконец сошел с нейтральной полосы — он провозгласил свою солидарность с демонстрантами на Гроувнор-сквер и молодыми бунтарями по всей Европе, ему не терпится вместе с ними выйти на улицы, его восторгает перспектива насилия и разрушения. На самом же деле то была лишь очередная роль: уличный боец был не Мик, а Тарик Али, а «революция» отдавала королем Артуром, не очень страшно грозя «kill the king and rail at all his servants». [198] (Даже изобретательный Леннон никогда не использовал архаического глагола «to rail» — «выкрикивать оскорбления».) Как и в «Jumpin’ Jack Flash», куплеты, полные серы и огня, перебивались уклончивым припевом, где речь шла об авторе, но в третьем лице, что как бы оправдывало его за неявку на баррикады. «Сонный Лондон» не умел породить бунт, достойный его участия. И что делать «бедному мальчонке», лицемерно осведомляется он. Только «петь в рок-н-ролльной банде».

198

Зд.: «Казнить короля, а на слуг наорать» (англ.).

Все эти ужимки и прыжки не имели значения в студии, где Кит сыграл буйное акустическое гитарное вступление, в котором весьма наглядно били витрины и поджигали авто. Само название песни было вполне подрывным, но мировые события того Лета Нелюбви восславят ее, как Неронову скрипочку средь римского пожара.

В мае, когда свели окончательную версию, парижские уличные бои достигли такого накала, что песню нельзя было выпустить в Великобритании синглом: подстрекательство доносилось бы через Ла-Манш, как грохот пушек Первой мировой. Но для британского Андерграунда само существование у «Стоунз» песни под названием «Уличный боец», даже спетой бывшим обитателем нейтральной полосы, стало бесценной пропагандой. Тарик Али на 27 октября планировал второй марш на Гроувнор-сквер и, чтобы привлечь побольше народу, попросил разрешения напечатать текст песни в своем издании «Черный карлик». В том же номере опубликовали статью о соратнике Карла Маркса Фридрихе Энгельсе, авторе известной максимы «унция действия стоит тонны размышлений». [199] Вынос на первой полосе «Черного карлика» гласил: «Мик Джаггер и Фред Энгельс об уличных боях».

199

Максима приписывается равно Фридриху Энгельсу и Ральфу Уолдо Эмерсону, но в действительности в той или иной форме встречается

в английских источниках с XVI в. (хотя меры веса и сравниваемые понятия разнятся от источника к источнику).

Так или иначе, нечто потенциально более значимое, нежели просто поп-композиция, превратило Мика в икону новой французской революции. В конце мая великий кинорежиссер тридцатисемилетний Жан-Люк Годар пригласил «Стоунз» сняться в своем полудокументальном фильме, над которым он начал работать в Лондоне. Мик восхищался Годаром еще с тех пор, когда носил полосатый студенческий шарфик ЛШЭ, и согласился не раздумывая, хотя его, как и остальных членов группы, приводила в недоумение режиссерская задача «уничтожить саму идею Культуры, [ибо] Культура есть алиби Империализма». В начале июня Годар со съемочной группой провел несколько дней в студии «Олимпик» — снимал эволюцию новой песни для готовящегося альбома, от первых репетиций до финальной версии.

То была третья и самая знаменитая Микова роль за прошедшие три месяца, историческая с позиций его неизменных музыкальных кумиров. Блюз всегда считался «музыкой дьявола» и с наслаждением пользовался этой репутацией рогатого и огнеокого. Бессмертный Роберт Джонсон, говорят, получил талант, заключив пакт с Сатаной, и, словно в доказательство, написал песню «Me and the Devil Blues» (где была, в частности, строчка «I’m gonna beat my woman till I get satisfied» [200] ).

200

Зд.: «Я удовольствия ради бабу свою отлуплю» (англ.).

Но вообще-то, идея посетила Мика, когда он прочел «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова, — очередной том эзотерической литературы, пришедший к нему через Марианну. Булгаков, один из немногих сатириков, цветших в СССР при Сталине, изображает дьявола изысканным, даже чувствительным персонажем; дьявол прибывает в Москву 1930-х и потрясен удушающей бюрократией и филистерством. В романе есть также линия, касающаяся величайшего, по мнению христиан, сатанинского триумфа — отказа слабосильного Понтия Пилата спасти Иисуса от распятия. В кульминации происходит весенний бал у Сатаны, где порочные исторические знаменитости толпой выходят из разверстых адских врат.

В своем тексте, первоначально названном «The Devil Is My Name», [201] Мик вслед за Булгаковым вводит образ Сатаны как бесконечно учтивого «a man of wealth and taste», [202] а затем описывает все катастрофы, подстроенные им за многие века, от отказа Пилата спасти Христа до расстрела царской семьи большевиками («Anastasia screamed in pain» [203] ), нацизма, убийства Джона Ф. Кеннеди и современной эры, где «every cop is a criminal and all the sinners saints». [204] Экономно — более серьезные текстовики могли бы позавидовать — дьявольская режиссура механизированной гитлеровской агрессии и холокоста сжата до «Rode a tank / Held a general’s rank / While the Blitzkrieg raged and the bodies stank». [205]

201

Зд.: «Имя мне — Дьявол» (англ.).

202

Зд.: «Обладатель средств и вкуса» (англ.).

203

Зд.: «В муках кричала Анастасия» (англ.).

204

Зд.: «Всякий коп — преступник, всякий грешник свят» (англ.).

205

Зд.: «Генералом на танке / Солдат вел в атаку, / Блицкриг бушевал, и гнили останки» (англ.).

Получилась одна из горстки эпических поп-композиций, достойных стоять рядом с «A Day in the Life» Леннона и «Tangled Up in Blue» Дилана. В то время, однако, подобный шаг не внушал Мику уверенности. «Я понимал, что это хорошая песня, — позже вспоминал он. — В ней было поэтическое начало, исторические аллюзии, философские соображения и все такое… В стихах такое нормально, другое дело — превратить это в песню. Особенно в Англии — за претенциозность тут распинают на алтаре поп-культуры».

Песня под новым названием «Sympathy for the Devil» [206] была почти готова, Жан-Люк Годар еще снимал, и тут силы тьмы одержали новую победу. Младший брат Джона Ф. Кеннеди Роберт, теперь и сам кандидат в президенты, был убит в кухне лос-анджелесского отеля «Амбассадор» сразу после полуночного выступления, которое, казалось, мостило ему дорогу в Белый дом. Мик тотчас поменял в тексте «killed Kennedy» на «killed the Kennedys». В последнюю ночь съемок от жара софитов в студии загорелся потолок, пришлось вызывать пожарных, а продюсер Джимми Миллер вместе с Биллом Уайменом в панике спасали драгоценные пленки. То был не последний случай, когда исполнение этой песни привело к непредсказуемым и неприятным последствиям.

206

«Симпатия к дьяволу», тж. «Сочувствие к дьяволу» (англ.).