Микель-Анджело

Я преклоняюсь предъ всеобъемлющимъ геніемъ Микель-Анджело, этого человка одновременно великаго и въ поэзіи, и въ скульптур, и въ архитектур, великаго во всемъ, до чего онъ прикасался. Но Микель-Анджело и за кофеемъ, и за завтракомъ, и за закуской, и за чаемъ, и за дессертомъ, и между обдомъ, — это уже выше силъ моихъ. Я — сторонникъ разнообразія. Въ Гену все принадлежитъ ему одному, въ Милан ему или его ученикамъ; о комъ другомъ, какъ не о Микель-Анджело повстнуютъ вамъ вс проводники въ Паду, Верон, Венеціи, Болонь? Во Флоренціи почти все создано его кистью или его рзцомъ; еслиже какое-нибудь произведеніе принадлежитъ не ему, то передъ этимъ произведеніемъ онъ наврное сидлъ на своемъ излюбленномъ камн и разсматривалъ его, и, въ такихъ случаяхъ, вамъ показываютъ этотъ самый

камень. Въ Пиз все принадлежитъ ему, за исключеніемъ знаменитой старой башни; не покривись она такъ предательски, наврное и ее тоже приписывали бы именно ему. Въ Рим съ этимъ Микель-Анджело особенно ужасно. Онъ создалъ соборъ св. Петра, онъ создалъ Пантеонъ, рку Тибръ, Ватиканъ, Колизей, Капитолій, Тарпейскую скалу, дворецъ Карберини, Латернскую церковь, Кампанью, Аппійскую дорогу, семь холмовъ, бани Каракаллы, водоемъ Клавдія, Cloaca Maxima, — вчный геній создалъ вчный городъ и, если не лгутъ одновременно вс проводники, то все, что нарисовано тамъ, принадлежитъ исключительно его кисти. Мой другъ Дэнъ недавно сказалъ одному проводнику: «Довольно, довольно, довольно! Я больше не хочу ничего о немъ слышать. Скажите коротко и ясно: Богъ создалъ Италію по плану Микель-Анджело!» Я никогда не чувствовалъ себя такъ горячо признательнымъ, такъ успокоеннымъ, такъ умиленнымъ и такъ растроганнымъ, какъ вчера, когда случайно узналъ, что Микель-Анджело уже умеръ.

Но одного проводника мы таки отучили отъ этого Микель-Анджело. Онъ таскалъ насъ по длиннйшимъ галлереямъ Ватикана на протяженіи цлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній, и по дюжин разныхъ другихъ залъ снова — на протяженіи цлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній; онъ показывалъ намъ полотна Сикстинской капеллы и столько фресокъ, что ими можно бы было разукрасить все небо, — и почти все это было работы Микель-Анджело. Тогда мы попробовали разыграть съ нимъ фарсъ, при посредств котораго намъ уже удавалось приручить нкоторыхъ проводниковъ: представившись дураками, мы стали задавать ему самые безсмысленные вопросы. Эти созданія настолько доврчивы, что не имютъ ни малйшаго представленія о сарказм.

Онъ подводитъ насъ къ какой-то фигур и объявляетъ: Stato brunso (Бронзовая статуя).

Мы равнодушно разсматриваемъ ее, а докторъ спрашиваетъ:

— Работы Микель-Анджело?

— Нтъ… не знаю… чьей работы… {Въ подлинник проводники выражаются на исковерканномъ англійскомъ язык. При перевод на русскій языкъ мы не сочли необходимымъ его коверкать, сохранивъ только характерную безсвязность и неуклюжесть оборотовъ итальянскихъ чичероне. Переводчикъ.}

Затмъ мы осматривали древній Римскій форумъ. Докторъ опять спрашиваетъ:

— Соорудилъ Микель-Анджело?

Проводникъ удивленно вытаращилъ глаза.

— Нтъ… за тысячу лтъ… до его смерти…

Онъ подводитъ насъ къ Египетскому обелиску. И опять тотъ же вопросъ:

— Кто сдлалъ? Микель-Анджело?

— О, mon Dieu!.. это, господа… стоитъ 2.000 уже лтъ… до его рожденія…

Порою этотъ безконечный вопросъ такъ его утомляетъ, что онъ начинаетъ бояться показать намъ еще что-нибудь. Въ такихъ случаяхъ бдный малый усиленно старается дать намъ понять, что Микель-Анджело является отвтственнымъ за созданіе только нкоторой части вселенной, — но безъ желательнаго результата.

Кстати я хотлъ бы здсь сказать кое-что объ этихъ неизбжныхъ мучителяхъ, — объ европейскихъ проводникахъ вообще.

Конечно, не я одинъ сердечно желалъ устроиться какъ-нибудь безъ проводника или, хоть, — разъ ужь это положительно невозможно, — сдлать его общество, посредствомъ какой-нибудь шутки, наимене вредоноснымъ. Такъ какъ намъ это, наконецъ, удалось, то да послужитъ сіе на пользу всмъ другимъ.

Проводники знаютъ обыкновенно англійскій языкъ какъ разъ настолько, чтобы устроить у васъ въ голов самый безобразный сумбуръ представленій и понятій, — такъ что въ конц концовъ начинаешь сомнваться, голова-ли у тебя на плечахъ? Вс свои исторіи они заучили наизусть, — исторію каждой картины, каждой колонны, каждаго собора и каждой вообще диковинки, которую показываютъ. Они повторяютъ эти исторіи, какъ попугаи, — а если вы ихъ перебьете или въ какомъ-нибудь

мст спутаете, то имъ приходится возвращаться назадъ и начинать все сначала. Такъ какъ въ теченіе всей своей жизни они занимаются исключительно показываніемъ прізжимъ всякихъ знаменитыхъ рдкостей и выслушиваютъ при этомъ выраженія ихъ удивленія, то величайшую, конечно, радость для нихъ составляетъ возможность вызвать въ васъ изумленіе. Видть восторгъ экзальтированной публики — обратилось у проводниковъ въ страсть. Они такъ привыкли къ этому, что не могутъ вовсе жить въ трезвой атмосфер. Какъ только мы открыли это, тотчасъ же было ршено никогда больше ничмъ не восторгаться, ничему не удивляться и предъ величайшими диковинами демонстрируемыми проводниками, не выказывать ничего, кром спокойнаго равнодушія и наивнаго безразличія. Въ этомъ мы уловили ихъ слабую струну, на которой съ тхъ поръ играли съ большой для себя пользой. Иногда мы доводили этихъ людей, какъ говорится, до благо каленія, но за то сами никогда не утрачивали прекраснаго расположенія духа.

Спеціальность предлагать вопросы принадлежитъ обыкновенно нашему доктору, въ виду того, что онъ, искусно владя личными мускулами, можетъ сразу придать своей физіономіи совершенно идіотское выраженіе и въ тонъ своего голоса вложить цлую массу самой дурацкой наивности. Это, кажется, его природныя способности.

Генуэзскіе проводники особенно радуются, если имъ удается заполучить кампанію американцевъ: американцы всмъ такъ легко восторгаются и впадаютъ въ такое истое оцпенніе, а иногда даже въ столбнякъ предъ каждой реликвіей Колумба.

Нашъ тамошній проводникъ припрыгивалъ вокругъ насъ такъ, какъ будто бы онъ нечаянно проглотилъ пружинный матрацъ. Онъ едва сдерживался отъ нетерпнія, взывая къ намъ:

— Сюда, господа… идите, господа! Я показываю вамъ письмо., которое писалъ самъ Христофоръ Колумбъ! Онъ самъ его написалъ… собственными руками!

Онъ повелъ насъ въ городской архивъ. Посл многочисленныхъ, скучнйшихъ опытовъ въ открываніи и запираніи разныхъ замковъ, былъ, наконецъ, извлеченъ и разложенъ передъ нами этотъ знаменитый, сильно попорченный документъ. Глаза проводника свтились восторгомъ. Онъ припрыгивалъ около насъ, тыкая пальцемъ въ пергаментъ.

— Ага!.. что я говорилъ вамъ, мои господа! А что?!.. Смотрите-ка сюда! Подпись Христофора Колумба!.. Самъ подписался!..

Мы тотчасъ же придали нашимъ физіономіямъ равнодушно-безразличное выраженіе. Докторъ въ теченіе мучительно-долгой паузы тщательно со всхъ сторонъ осматривалъ документъ. Затмъ, не выражая ни малйшаго интереса, онъ спросилъ:

— Эй, вы, какъ васъ, — Фергусонъ что-ли?.. — какъ, вы говорите, звали того человка, который написалъ это?

— Христофоръ Колумбъ! Великій Христофоръ Колумбъ!

Снова самое тщательное изслдованіе документа.

— И вы говорите, что это онъ самъ написалъ… или какъ это было?..

— Собственноручно написалъ!.. Христофоръ Колумбъ!.. Его собственная подпись… Самъ писалъ!

Докторъ положилъ документы обратно и сказалъ:

— Я знавалъ въ Америк мальчиковъ, которымъ было не больше 14 лтъ и которые умли писать куда лучше, чмъ это!..

— Да, но вдь это онъ писалъ… онъ самъ, великій Христофоръ…

— Все равно, кто бы онъ ни былъ. Это сквернйшій почеркъ изъ всхъ, которые я когда-либо видлъ. Вы, пожалуйста, не воображайте, что можете сколько угодно морочить насъ только потому, что мы иностранцы. Но мы далеко не дураки. Итакъ, если вы можете показать намъ образцы каллиграфіи, на которые дйствительно стоитъ взглянуть, то показывайте, — а если нтъ, — то лучше пойдемъ куда-нибудь въ другое мсто.

Мы пошли въ другое мсто. Проводникъ былъ замтно разочарованъ въ своихъ ожиданіяхъ, но попробовалъ сдлать еще одинъ опытъ. У него имлось въ виду нчто, долженствовавшее, по его убжденіи, восторжествовать надъ нашимъ равнодушіемъ.

Онъ сказалъ:

— Ну, теперь, мои господа… идите за мной и я вамъ покажу что-то совсмъ прекрасное… Великолпный бюстъ Христофора Колумба, — божественно!.. необычайно!..

Онъ подвелъ насъ къ этому великолпному бюсту, — онъ и въ дйствительности былъ великолпенъ, — отскочилъ назадъ и сталъ бить себя въ грудь.