Микеланджело из Мологи
Шрифт:
Едва переступив порог комнаты допросов, она с надеждой взглянула на сидевшего за высоким письменным столом мужчину. Но тот почему-то отвел глаза и, углубившись в свои бумаги, тихим бесстрастным голосом стал задавать вопросы про Мологу, про цели приезда в Москву, про Поликарпова и того несчастного юношу с разбитым носом, которого привезли вместе с ней в следственный изолятор.
Настя отвечала, стараясь припомнить мельчайшие подробности. Ей было нечего утаивать. Но после трех часов непрерывного монотонного допроса устала и, опустив голову вниз,
– Осенью прошлого года Вы написали в письме товарищу Сталину о том, что в Москве состоится выставка картин мологских художников. Какова была цель написания Вами письма?
"Откуда он знает про письмо?
– удивилась Настя.
– Неужели Сталин передал его в НКВД? Зачем? Или оно действительно перехвачено троцкистами, и этот допрос ведет тайный враг, чтобы окончательно исключить любую возможность спасения Мологи?"
Не найдясь сразу, что ответить, она замешкалась, подняла на следователя глаза и вздрогнула, встретившись с жестким, прожигающим человека насквозь взглядом его глаз.
– Вы слышали вопрос?
– Слышала, - пробормотала Настя, снова опуская голову вниз.
– Так отвечайте.
– А разве из письма не ясно?
– Здесь задаю вопросы я.
"Почему он грубит? Почему он стал злым? Он знает, что я не виновата ни в чем, но не отпустил меня тотчас. Значит, дело в моем письме. Он враг. Он хочет навредить стране. Он хочет, чтобы Молога была затоплена, чтобы картины Анатолия и сам художник были уничтожены", - пронеслось в голове Насти и, не поднимая головы, она тихо, но твердо произнесла:
– Я не буду Вам отвечать. Я писала письмо товарищу Сталину, а не Вам.
Леонид Дормидонтович удивился смелости сидящей перед ним девчонки и попытался нажать на нее чуть сильнее:
– Вы понимаете, что, отказываясь отвечать на вопросы, затягиваете следствие?
Настя промолчала, еще ниже наклонив голову.
– Если Вы действительно ни в чем не виноваты, то, получив четкие правдивые ответы на все свои вопросы и убедившись в Вашей невиновности, я отпущу Вас домой. Но если Вы будете молчать, я вынужден буду отправить Вас назад в камеру и продолжить допрос только тогда, когда Вы сами об этом попросите. Вам нравится сидеть в тюрьме?
Настя снова промолчала, с трудом сдерживая готовые вырваться из глаз слезы.
Товарищ Блинов задумался. Характер у девчонки упрямый. Но стоит ли его ломать? Если она упорно молчит по поводу письма, значит, видит в следователе угрозу каким-то чрезвычайно важным для нее духовным или материальным ценностям. Картинам? Мологе? Или мологским художникам? (Сутырину?) Что ж. Это легко выяснить. И, возможно, потом удастся сыграть и на ее привязанности, и на ее упрямстве.
– Я видел те картины, о которых Вы пишите в письме, - задумчиво, как бы воскрешая в памяти запечатленные на картинах события, пейзажи, бытовые сцены, произнес Леонид Дормидонтович.
–
Настя, скосив глаза вверх, не поднимая головы, посмотрела на следователя. Его взгляд больше не был таким жестоким. Черты лица приобрели мягкость.
– Люблю, - шмыгнув носом подтвердила она.
– А картины мологских художников Вам нравятся?
– Нравятся...
– К сожалению, спасти город уже не в наших силах. Сутырин слишком поздно привез картины в Москву. Вы знаете Сутырина?
Лицо Насти покрылось румянцем. Что ответить? Сказать "да" - не означает ли предать Анатолия? Сказать "нет" - значит не узнать более о нем ничего.
– Нашлись люди, которые обвинили гениального художника в том, что он пытается сорвать планы строительства Рыбинской ГЭС ради спасения Мологи, никак не реагируя на этот раз на молчание Насти, продолжил следователь. Это очень серьезное обвинение. Планы партии и правительства построены на точном расчете тысяч специалистов. Мологу никто не думает уничтожать. Она просто будет перенесена на новое место.
Леонид Дормидонтович, не вставая со стула, нагнулся к стоявшему сбоку от стола сейфу, порылся там и, достав несколько газет, протянул их Насте:
– Почитай на досуге.
Настя молча приняла газеты и положила к себе на колени.
– Конечно, потери при переносе неизбежны, но будут и приобретения. Однако, мне не хотелось бы, чтобы в числе потерь был обвиняемый, согласно Вашего письма, в попытке срыва партийных и государственных планов, художник Сутырин.
– Я никого не обвиняла!
– встрепенулась Настя.
– Вы написали письмо...
– Там все ложь!
– Значит, Вы себя обвиняете во лжи?
– Да! ... То есть - нет!... Я сама не знаю! Но он ни в чем не виноват! неожиданно, встав со стула, в запальчивости воскликнула Настя.
– Успокойтесь, - усадил ее движением ладони на место товарищ Блинов. Я уверен в невиновности Сутырина и, поверьте, не меньше Вас хотел бы видеть его на свободе, а не в тюрьме, но Ваше письмо висит на нем вместо гири. Не надо мне сейчас отвечать. Подумайте и напишите: кто, по-вашему, хотел организовать выставку. Думайте хорошо. Именно Вы сообщили об антигосударственных планах мологжан, поэтому Вам же сподручнее и отвести подозрения от Сутырина, указав истинных виновников. У Вас есть враги?
– Я не знаю...
– Думайте.
Леонид Дормидонтович поднялся из-за стола, пододвинул Насте пару листов чистой бумаги, ручку, чернильницу и, постояв немного за ее спиной, тихо вышел из комнаты.
Оставшись одна, Настя некоторое время сидела неподвижно. Мысли в голове путались. Разве желание спасти город преступно? Где теперь находится Анатолий? В тюрьме? У кого остались его картины? Что будет с Мологой? Неужели нельзя пересмотреть правительственное решение о затоплении города?