Микенский цикл
Шрифт:
Все уже сделано, все готово. И кони готовы, и повозки, добычей груженные, и проводники, что поведут войско на юг, к Зеленому морю, где ожидает критский флот Идоменея, где ждут нас Капанид со Щербатым. Нечего нам делать тут, в пустынной Азии. А вот на юге, где плещет море, где снулой рыбой плавает Медный Остров... Молодец, Смуглый, сообразил! Не зря я его с собой взял.
Все готово. И время еще есть – до сумерек, до ночи. Пусть распрощается с нами Солнцеликий Истанус!
...И не только с нами.
А пока делай что хочешь, броди по улицам, на дома смотри, на народец поглядывай...
А
Пока...
Белесое небо над головой, белесый камень под ногами...
85
Игра слов. «Бромий» – прозвище Диониса, бога вина. «Бром» – «вонь» (греч.). Греки не любили пиво.
– Что такое, парни?
– Э-э, ванакт! Хеттийцы пленные с цепи сорвались, ванакт! Дерутся, друг друга колотят. Совсем озверели, понимаешь!
Не понимаю. Добро бы еще с нашими дрались, со стражей куретской.
– Пошли!
Темницы в славном городе Хаттусе не нашлось. Да и к чему ее, проклятую, искать? Загнали мы воинов, которые оружие бросили, во двор храма, что рядом с дворцом. Большой такой храм (бога Тешшуба, который тут дождями ведает), и двор большой – на всех хватило. Думали, подержим пленных денек-другой, а как уходить будем – отпустим. Не к Зеленому же морю их волочь!
...И не в рабство продавать! Подкатывались тут ко мне купчишки бородатые из Ассура, так я их в тычки прогнать приказал.
И с чего им, хеттийцам, драться?
Дрались прямо во дворе. С шумом, с криком. Стенка на стенку. То есть не все дрались. Толпа кружком стала, плечи сомкнула, а посреди...
– Те-ле-пин! Те-ле-пин! Те-ле-пин!
Стенка на стенку (в одной стенке вроде как дюжина, в другой – тоже дюжина, все босые, в одних повязках набедренных), ноги в ноги лупят... Ноги? А руки?
– Те-ле-пин! Те! Ле! Пин!
Странно, однако: бегают, по ногам лупят, друг друга обгоняют, а руки вроде как не при деле. А что это под ногами? Круглое такое?
– Те-ле-пин! А-а-а-а-ах!
Так это они не по ногам лупят! По круглому они лупят, а это круглое так и летает. Налево – туда, где две палки в щели между камнями воткнуты, потом направо, где тоже две палки...
– Иллу-у-у-у-у!
Ага, никак это самое круглое («иллу» – «голова» по-хеттийски!) аккурат между двумя палками и влетело?
– Иллу-у-у-у-у! А-а-а-а-а-ах!
Те, что круглое (голову?) между палок закинули, обнимаются, по плечам друг друга лупят. А толпа ревет, руками машет... Так ведь не драка это! Это же...
– Козлодрание, понимаешь! – сообщает мне какой-то чернобородый. – Только козла у них нет, репа эта кожаная есть, они ее, ванакт, ногами бьют, они, понимаешь, ее с края до края гоняют, да?
Да, козлодрание, точно как в Куретии Заречной. Только
– Телепин! Телепин! Те-ле-пин!
Ну, вот, снова забегали. А куреты с аргивянами, те, что посообразительнее, тоже кричать принялись, подбадривать. И в самом деле, куда в следующий раз это круглое с глазами залетит?
– Мантос! Видишь?
– Да, ванакт, вижу, ванакт. Хорошо бегают, понимаешь!
– Когда набегаются, расспросишь, что к чему. Пусть нас научат. А мы их за это на свободу выпустим!
– Э-э, Диомед-родич. Когда репу эту гонять станем, я первым пойду, тем, кто впереди бежит!..
Целый день впереди. Последний... Можно бродить по улицам, глазеть по сторонам, даже улыбаться. Еще есть время до вечера, до того мига, когда уйдет за холмы Солнцеликий Истанус, и воины побегут по улицам, собирая народ на главную площадь, и откроются ворота, и поднимется крик до самых темнеющих небес.
Последний день – яркий, солнечный, теплый. Белесое небо над головой, белесые камни под ногами... Последний день в славном городе Хаттусе. Последний – для нас.
...И не только для нас.
– Что ты задумал, брат Диомед? Что задумал, а? Зачем? Почему? За что? Они нам что, враги, да? Они нам кровники, да? Собаку нашу убили, да? Сестру убили, да? Маму убили, да? Люди хорошие, город хороший, девушки хорошие. За что, брат Диомед?
– Это мой приказ, Фоас, басилей калидонский.
– Я, Диомед, сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, волю свою изъявляю: город Хаттусу, столицу врага моего, Суппилулиумаса, ванакта хеттийского, огнем сжечь и до основания разрушить. И пусть уверятся все, что буду я вести войну без жалости, без пощады, покуда Царство Хеттийское вконец не сокрушу, как ныне сокрушаю я город Хаттусу. Пленных же, что оружие добровольно сдали, на волю отпускаю, жителям же города Хаттусы велю из города уходить с добром, какое кто унести сможет, время же на то даю до полуночи. И с тем пусть увидят гнев мой все земли окрестные и земли дальние, и да смилостивятся боги страны этой над народом своим...
Не смотреть в глаза... Не смотреть... В небо смотреть, туда, где Пес, Дурная Собака Небес, встает над горизонтом.
Не в глаза. Не в глаза...
ЭПОД
Молчали.
Сумрачные куреты, растерянные аргивяне. Даже кони не ржали, гривастые головы опустив, словно чувствуя, словно понимая... Темно вокруг, тихо.
Тьма.
Мы – тьма, и я – тьма.
Здесь тихо, крик там, вдали, где к черному небу, к острым холодным звездам рвутся рыжие языки огня. Горит Хаттуса, великий город, кричат люди, из узких ворот вырываясь, падая, друг друга топча.