Мила 2.0

Дриза Дебра

Как если бы я прикоснулась к любому другому человеку.

Другая Мила не проявила ни капли волнения по поводу моей внешности. Нашей внешности. Она просто отступила назад, встав сбоку от Холланда, и подняла взгляд на своего создателя, слегка нахмурив брови:

— А почему она мне не радуется?

Холланд потрепал ее по голове как послушную собаку:

— Не беспокойся, ты все сделала правильно.

Губы Милы Номер Три — я не хотела, не могла мысленно называть ее Другой Милой — растянулись в радостной улыбке. Мои

губы. Я уставилась на нее с каким-то нездоровым интересом. Я и не знала, что у меня глаза так сощуриваются, когда я улыбаюсь.

Мгновение спустя улыбка исчезла. Номер Три просто стояла со спокойным выражением лица, а ее руки свободно висели по бокам. Как будто в ожидании следующей команды.

Когда Холланд снова похлопал ее по голове, по моей коже поползли мурашки.

— Она великолепна, правда? Три попытки ушло, но, по-моему, у нас наконец-то получилось.

Три попытки…

— Так была еще одна версия? — спросила я. Не вполне уверенная, что действительно хочу узнать ответ.

Улыбнувшись и даже слегка подскочив на месте от энтузиазма, Номер Три ответила:

— В первом прототипе устройства МИЛА было встроено в тысячу раз больше болевых рецепторов на квадратный сантиметр, чем в последующих версиях.

Под «последующими версиями» имелись в виду она и я. А что, тоже способ лишить нас индивидуальности.

— Дополнительные рецепторы гарантировали, что версию 1.0 не вычислят по аномально низкой болевой чувствительности, но из-за них она не прошла испытание пытками.

— Испытание пытками?

Номер Три посмотрела на меня и моргнула, один раз.

— В лаборатории моделируют сценарии пыток, чтобы выяснить, способны ли члены операции не выдать секретную информацию, если попадут в плен.

В голове снова вспыхнуло воспоминание, и на меня обрушилась реальность. Не так, все было не так. Испытания, пытки. Дрель, пистолет. Крики. Но кричала все-таки не я, не я была той девушкой в комнате.

Вместо того чтобы хоть немного успокоиться, от этого знания я почувствовала себя в тысячу раз хуже. Потому что та девушка испытывала гораздо больше боли, настоящей боли, а они мучили ее, чтобы проверить пределы ее возможностей.

В конечном счете именно то, что делало ее больше похожей на человека, и привело ее к «смерти» — ее переработали как кусок алюминиевой фольги, причем с таким же безразличием.

Я ощутила жжение в желудке, от приступа тошноты закружилась голова. Если бы мой организм был на это способен, меня бы сейчас вырвало. К счастью для меня, похоже, эту биологическую функцию разработчики пропустили.

Не хватало только, чтобы Холланд заметил мою реакцию.

— Я… Меня ведь к тому моменту уже создали?

— Да. По большей части, — сказал Холланд.

Значит, они заставили меня смотреть — это, по крайней мере, было ясно. Но почему мои воспоминания обо всем этом были такими неопределенными? Почему я не смогла сразу понять, что к чему?

Ответ был прост. Из-за мамы. Она хотела меня уберечь.

— К счастью, на тот момент мы уже

внесли коррективы. Сократили число болевых рецепторов, оставив ровно столько, сколько было нужно, чтобы ты могла определить, в какие моменты настоящий человек почувствовал бы боль.

Я украдкой взглянула на Номер Три, чтобы проверить, как она восприняла косвенное отрицание ее человеческой природы. Никакой реакции. В глазах ничего не промелькнуло, губы не дрогнули. Она просто стояла, молча изучая мое лицо. Пугающе похожая на меня.

Нет, решила я, не изучая. «Изучение» подразумевало наличие подлинного любопытства. А в ее глазах, хоть она и не сводила их с моего лица, скрывалось безразличие. Как будто без заданий Холланда она не существовала по-настоящему.

Ну, по крайней мере, теперь у меня было разумное объяснение тому, что случилось, когда меня выбросило из пикапа Кейли. Я тогда кричала, но едва ли от боли. Теперь я наконец разобралась почему.

— Что вы собираетесь со мной делать?

— Изначально мы планировали тебя ликвидировать. Полагаю, именно поэтому Николь забрала тебя. Предполагалось, что ты будешь имитировать человеческие эмоции, а не испытывать их на самом деле, и уж явно не так сильно. Твоя система отклоняла любые попытки блокировать их, поэтому мы решили ликвидировать тебя и попробовать снова.

Ликвидировать меня. Ликвидировать.

Я посмотрела в бесстрастное лицо Холланда, и внутри меня все словно превратилось в глыбу льда, как будто тело самопроизвольно перешло в режим блокировки. Он хотел от меня избавиться. Стереть меня с лица земли, как будто я была компьютерной программой с ошибками. Так как он искренне верил, что я не более и не менее живое существо, чем компьютер, он бы сделал это, не испытывая угрызений совести. В этом я была уверена.

Ощущение загнанности пропало, сменившись непреодолимой потребностью бежать. Нужно было убираться отсюда. Срочно. Мой взгляд обратился к двери — единственному варианту спастись — и я уже начала готовиться к битве, неизбежной на пути к свободе, когда реальность заставила меня остановиться.

Разве что-то изменилось? Мама по-прежнему была в руках у Холланда. Моя мама, которая выкрала меня из лаборатории из-за того, что во мне было так много человеческого, что слово «ликвидация», которым так небрежно бросался Холланд, по ее мнению, приравнивалось к убийству.

К моей смерти.

Я почувствовала, что в правом глазу у меня стоит слеза, готовая вытечь из синтетического канала. Я велела ей оставаться на месте. Для Холланда эмоции были помехой. Слабостью, из-за которой меня стоило уничтожить.

Холланд стоял, отвернувшись от меня, и обменивался взглядами со зрителями в окне. В ответ на какой-то сигнал, который я упустила, он кивнул и снова повернулся ко мне, щелкнув жвачкой.

— У меня таки есть для тебя хорошие новости, Мила. Власть имущие хотят, чтобы я провел еще одну серию испытаний, на случай, если в тебе есть какая-то ценность, которую мы упустили. Сделать своего рода отсрочку.