Мила Рудик и тайна шестого адепта
Шрифт:
Она не сомневалась только в одном — это сновидение не имело ничего общего с Многоликом, поскольку все, связанное с ним, всегда несло в себе отпечаток гнета и страданий. А рыжая осень из ее снов была наполнена упоительным покоем, как материнское лоно. Это место никогда не знало ни боли, ни горя, ни зла.
Мила уже думала о том, чтобы посоветоваться с кем-нибудь насчет этих снов, но каждый раз что-то ее останавливало. У нее было странное чувство, что этот сон про рыжую осень принадлежит только ей, что место, которое она видела во сне, существовало на самом деле,
До самого рассвета Мила так больше и не заснула, а во время утреннего завтрака с Почтовой торбой она получила послание от Вирта. Он писал, что смог узнать кое-что о древнем роде алхимиков, которые являлись владельцами замка в скале. В письме Вирт не раскрывал подробностей, поэтому Мила решила, не откладывая, навестить его сегодня же, сразу после уроков.
Она не видела Вирта с того дня, как они вернулись из скального замка, но из Ромкиных рассказов знала, что уже без нее, вдвоем с Виртом, они побывали в том ущелье еще раз. Кроме комнаты с пауком на двери, в замке не оказалось ничего стоящего внимания. Они изучили его настолько хорошо, насколько смогли, вооружившись факелами, поскольку не во всех помещениях замка были окна, а магия действовала в этом месте не везде.
Вероятно, хозяева замка в скале не часто наведывались в свое фамильное гнездо, а последние десятилетия, возможно, не наведывались вовсе, поэтому все следы пребывания в замке людей уничтожило время. И только воспоминания, сохраненные в каменной Мемории, остались нетронутыми — воспоминания о судьбе двух мальчиков, обладающих колдовским даром.
Все это время Мила часто возвращалась к ним в своих мыслях. Она думала о Тихое, который хотел всегда быть со своим старшим братом, и о Лукое, который навеки срастил их души, чтобы исполнить это желание.
Ее пугали мысли о том, чем в итоге стал ученик Славянина. Во что превратилась его личность? Кем он воспринимал сам себя? Лукоем? Тихоем? Как это — осознавать, что даже в собственных мыслях ты не один? Когда Мила пыталась найти ответы на эти вопросы, она чувствовала, что начинает сходить с ума — все это просто не укладывалось у нее в голове. Но одно она осознавала слишком ясно, чтобы это осознание пугало ее сильнее всех прочих мыслей, — Мила сочувствовала им.
Ей было жаль двух мальчиков, которых собственная семья считала выродками, порождением нечистой силы. Которых боялись старшие братья и мать с отцом — боялись настолько, что обвиняли их во всех несчастьях и в конце концов просто избавились от них, как от помехи. Все это она когда-то испытала на себе.
Мила слишком хорошо знала, каково это, когда родные тебе по крови люди чураются тебя и ненавидят. Она еще не забыла, как брезгливо смотрела на нее родная бабушка и как троюродный дед не единожды пытался убить ее. Не забыла, что они хотели упечь ее в детский дом, не потому, что она была в чем-то виновата перед ними, а из-за того, что ее волшебные способности, которые вот-вот должны были пробудиться, вызывали в них страх.
Они были похожи — она и черноволосые близнецы Лукой и Тихой. Именно
Когда уроки в этот день закончились, вместе с Ромкой Мила наведалась в контору «Титул и Нобиль» на улице Акаций. Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет Вирта. Он по обыкновению сидел за столом и листал какие-то бумаги.
— Как всегда, работаешь? — спросила Мила.
Вирт поднял голову и, вместо приветствия, улыбнулся.
— А он трудоголик, — сказал Ромка, снимая куртку и вешая ее на вешалку у двери.
— Я просто люблю свою работу, — возразил Вирт.
— А она в ответ любит тебя, поэтому требует к себе много внимания, — сыронизировал Ромка.
Глаза Вирта удивленно округлились.
— Где ты набрался такого юмора, господин умник?
Ромка пожал плечами.
— Моя мать всегда отвечает так моему отцу, когда он говорит, что «просто любит свою работу».
— Хм, — заметил Вирт, — у твоих родителей наверняка прекрасное взаимопонимание.
Ромка усмехнулся и покачал головой.
— То тебе не нравится мой юмор, то ты отвешиваешь комплименты моим родителям, — сказал он. — Даже не знаю, как такому непостоянному типу верят судьи.
Вирт слегка поморщился.
— Не называй меня типом, господин умник. Я твой работодатель, между прочим.
— Знать ничего не хочу, — отмахнулся Ромка, падая в одно из обтянутых коричневой кожей кресел, — у меня сегодня выходной.
Краем уха слушая их очередную пикировку, Мила опустилась в соседнее кресло.
— Что ты узнал? — без лишних предисловий спросила она Вирта.
В угольках черных глаз на миг промелькнуло оживление. Вирт щелкнул пальцами, и в воздухе, прямо напротив его лица, возник пергаментный свиток. Развернув, он положил его перед собой.
— Благодаря тому, что в Мемории скального замка мы слышали от старика-слуги фамилию Заугра, мне удалось узнать настоящее имя нашего алхимика, который жил под видом учителя химии во Внешнем мире, — начал Вирт. — Его звали Раав Заугра, последний потомок древнего рода колдунов-алхимиков. Среди его далеких предков был печально известный Левиафан Заугра — алхимик и чернокнижник. Его современники слагали о нем легенды, и все как одна эти легенды изображали его чудовищем, а то и самим дьяволом во плоти. С большой долей вероятности, хозяин замка в скале, которого мы видели в Мемории, и есть тот самый Левиафан Заугра.
Мила нахмурилась, пытаясь вспомнить то, что говорила об этом человеке девочка в повозке из Мемории Лукоя.
— Конечно же, он не ел детей, — словно читая ее мысли, сказал Вирт. — Однако, вполне возможно, что погубил он их немало. Если судить по тем разрозненным сведениям, которые сохранились до наших дней, Левиафан Заугра использовал детей для своих алхимических опытов. Он покупал детей в многодетных семьях бедняков. Для тех времен в этом не было ничего необычного. Крестьяне, имевшие около десятка голодных ртов, охотно верили, что их сын или дочь будет прислуживать богатому господину.