Миланцы убивают по субботам
Шрифт:
Он включил свет, потому что с детства боялся темноты, и тут увидел его под своим ботинком. Письмо. Впрочем, он не сразу понял, откуда оно, и потом не сразу убрал ногу. С трудом ворочая одурманенными граппой мозгами, наконец сообразил, что письмо засунули в дверную щель, и когда он отворил дверь, оно упало.
Аманцио Берзаги отодвинул ногу, нагнулся и поднял письмо. Чистый конверт был не заклеен. Он долго разглядывал его, не открывая, затем все-таки вытащил и прочел то, что было написано на вложенном листке, раз, другой, третий. А когда положил письмо в карман и направился в ванную, то вдруг снова начал хромать, даже больше обыкновенного.
Потом с присущей миланцу аккуратностью снял пиджак, умылся, восстановил в ванной безупречный порядок. Опять надел пиджак и в неизбывной тишине, какая теперь постоянно царила в его квартире, прошел по коридору в маленькую столовую и одновременно гостиную, зажег все светильники, сел к столу, чтобы вновь перечесть письмо.
И перечитывал его до трех часов утра – методично, чуть ли не каждые две минуты, может, раз пятьдесят, а может, сто. Наконец поднялся и побрел в спальню, но по привычке сперва открыл дверь и зажег свет в спальне Донателлы.
Комната его девочки стояла пустая. Никакой мебели на голом пространстве, свисала с потолка голая лампочка, привинченная к голому патрону. При жизни Донателлы на ней красовалась люстра из радужного стекла с привешенными к ней пластмассовыми зверюшками из диснеевских мультфильмов: Микки-Маус, Бэмби, Гномик, Гусенок, – Донателла так их любила.
Но он все ликвидировал. Одно дело, если бы она умерла от бронхопневмонии или погибла в автомобильной катастрофе, но хранить безделушки дочери, похищенной кровожадными чудовищами и зверски ими убитой, было выше его сил. После того как он увидел Донателлу в морге, Аманцио Берзаги вынес все из ее комнаты, чтобы ничего не напоминало о ней, как будто у него никогда и не было дочери.
Он разобрал всю мебель и перетащил в подвал. А многочисленных кукол, украшавших кровать его девочки, диванчик, два кресла, подоконник, уложил в пластиковые мешки вместе с диснеевскими фигурками и на рассвете самолично проследил, чтобы они попали в чрево фургона, собирающего отбросы, Он сошел бы • с ума и умер, если бы все эти куклы, микки-маусы, гусята и оленята остались в квартире. Некоторые воспоминания мешают жить, а ему надо было в здравом уме дожить до того дня, когда убийцы Донателлы будут наказаны. Так что воспоминания долой!
Вот почему эта комната была пуста, как после переезда, и Аманцио Берзаги отворял дверь, всякий раз мысленно обставлял ее – возвращал на место кровать, комодик, кукол, зверюшек, свисавших с люстры, а музыкальная шкатулка с маленькой каруселью все еще крутилась и звенела у него в мозгу.
Он выключил свет и закрыл дверь; как практичный миланец, он понимал, что этот ежевечерний ритуал нелеп и начисто лишен смысла, и все-таки не мог не совершать его.
Войдя в соседнюю комнату – свою и своей «бедной жены» – Аманцио Берзаги неторопливо разделся, лег под одеяло и закрыл глаза. Ночник на тумбочке он оставлял включенным с тех пор, как овдовел и стал сам охранять сон своей девочки...
Так, с закрытыми глазами, он продолжал перечитывать написанное крупным, размашистым почерком письмо, которое уже успел выучить наизусть.
2
Он перечитывал его бессчетно, всю ночь.
"Вот имена и адреса тех, кого ты разыскиваешь:
1) Франко Барониа, главный убийца. Живет на улице Ферранте Апорта, 86, со своей бабой.
2) Кончеттой
3) Микелоне Сарози – его ты хорошо знаешь, он служит барменом в заведении, где ты пьешь свою граппу. А тех двоих ты тоже хорошо знаешь, потому что они вечно ошиваются в том баре".
Вот и все, что было в письме. И ему ничего не оставалось, как повторять, лежа с закрытыми глазами, в оцепенении, эти немногие слова. Франко Барониа, главный убийца... Кончетта Джарцоне... Она придумала, как выкрасть твою дочь.
Только часам к девяти утра ему стало чуть лучше, и он решил, что пора вставать. Но в ванной у него опять закружилась голова, он рухнул на кафельный пол и несколько минут лежал без чувств. У него кружилась голова от мысли, что лишь накануне вечером он беседовал с барменом Микелоне, оказавшимся убийцей его дочери. От силы восемь часов назад тот как ни в чем не бывало наливал ему граппу и при этом обменивался с другими клиентами своими соображениями по поводу футбольной лотереи (на следующий день, в субботу, предстояло заполнить карточки).
Аманцио Берзаги пришел в себя и, цепляясь за стенку, попытался встать на ноги. А ведь он действительно хорошо знает и тех двоих друзей Микелоне, завсегдатаев бара, которых тот ласково называл «Кончеттуцца» и «Франколино».
За бритьем отец Донателлы пришел к выводу, что в письме все правда. Он был слишком опытен и осторожен, чтобы сразу поверить. Бывает, человека хлебом не корми, а дай вот так зло пошутить. Он тщательно сбрил пену, протер щеки спиртом. Но простой шутник не мог быть настолько в курсе всего. Аманцио Берзаги присел на край ванны, опасаясь вновь упасть: голова еще кружилась. Немного отдышался, закончил утренний туалет и вышел на улицу.
Бар находился в двух шагах от дома. Соблазн взглянуть в глаза убийце своей дочери был слишком велик, и Аманцио Берзаги не сумел его побороть. Вчера он смотрел на Микелоне совсем другими глазами, не зная, что бармен причастен к убийству Донателлы.
Вот уже много лет он заходил в тот бар – два раза с утра, два раза днем, один раз вечером. Причем не обязательно пил граппу – иногда ликер закажет, иногда просто «капуччино». Заведение было обставлено в убогом стиле эпохи всеобщего благоденствия: флиппер, музыкальный автомат, телевизор, радиоприемник – на случай, если нет ничего интересного по телевизору; смежный зал со столиками, накрытыми зеленым сукном для игры в карты; бар с холодильником, сквозь стеклянную дверцу которого видны колбасы, окорока, четверти швейцарского сыра и выставленные в ряд плексигласовые судочки с анчоусами, артишоками, каперсами; небольшая плита для пиццы, рядом витрина с пирожными и булками в целлофановых пакетиках; сооружение, напоминающее макет дворца Объединенных Наций из карамели, разнообразных жвачек и тюбиков с витамином С против гриппа.
– Доброе утро, – сказал Аманцио Берзаги, подойдя к стойке. – А что Микелоне? Его нет?
Хозяин стоял к нему спиной и сосредоточенно разглядывал в зеркальной стенке бара то ли фурункул, то ли какой-то лишний волосок, то ли пятнышко на коже; ответил не оборачиваясь:
– Доброе утро, синьор Берзаги. – Затем с унылым видом повернулся. – Нет, его нет.
– У него, наверное, выходной?
Выражение лица хозяина стало еще более кислым.
– Да у него всякий день выходной – является, когда пожелает, а я терпи, потому что другие еще хуже. Вам граппу, синьор Берзаги?