Милая моя...
Шрифт:
На следующее утро Трейси чувствовала себя отнюдь не лучше. Энн, зашедшая к ней после того, как по дороге на почту увидела разбитую витрину, напротив, излучала энергию и оптимизм. Том, как оказалось, был хорошо знаком со страховым агентом Трейси, и Энн не сомневалась, что муж позвонит и попросит того зайти прямо сегодня.
– А что касается витрины, я уверена, мы что-нибудь придумаем. Но вы, должно быть, до смерти испугались, когда услышали шум. Господи, кто же мог это сделать? Раньше у нас такого никогда не случалось.
Трейси чуть
Но ведь он действительно угрожал ей. Трейси даже поежилась, и Энн с теплотой в голосе предложила:
– Послушайте, почему бы вам обеим не пойти вместе со мной? Я попрошу Тома позвонить Барнсу прямо сейчас.
– О, Энн, я, кажется, все время взваливаю на вас свои проблемы. Мы с Люси уже до смерти надоели вашей семье.
– Не говорите ерунды. Для чего тогда существуют друзья!
Если ее страховой агент и был недоволен тем, что его побеспокоили в воскресный день, он не подал виду. Ларри Барнс оказался человеком лет пятидесяти пяти, со спокойными, внушающими доверие манерами.
Нет, у нее не будет никаких проблем со страховкой, заверил он Трейси, так что она может начинать ремонт, как только ей это будет угодно. Собственно говоря, он даже знает человека, который примется за работу почти немедленно. Кроме того, напомнил Ларри, в ее страховом полисе есть пункт, согласно которому, если разбитая витрина повлияет на доходы Трейси, она может потребовать компенсацию.
Несмотря на это, Трейси чувствовала, что нервы ее находятся на пределе. Поздним воскресным вечером, когда ей давно уже надо было быть в постели, она все еще мерила шагами гостиную, не в силах найти себе места и боясь ложиться из-за страха перед возможным повторением вчерашнего нападения.
Только к часу ночи ей удалось убедить себя в том, что, если не поспать хоть немного, завтра невозможно будет работать. Но даже после этого сон ее был беспокойным и неглубоким, полным пугающих образов и воображаемых страхов. Несколько раз за ночь она просыпалась в холодном поту.
В понедельник утром, когда рабочие уже вставляли стекло в витрину, а она, уединившись в гостиной, занималась какой-то писаниной, раздался стук в дверь. Открыв ее, Трейси увидела Николаса.
– Я только что услышал о попытке ограбления, – сказал он. – Что случилось? С вами все в порядке?
– Все хорошо, – заверила его Трейси, заметив, каким встревоженным и расстроенным выглядит Николас.
Уж не подозревает ли он, подобно ей самой, в причастности к погрому самого Джеймса Уоррена?
Услышав голос Николаса, играющая в своей комнате Люси появилась в гостиной и, застенчиво улыбнувшись, устроилась на диване.
Трейси объяснила, что через два дня дочь начнет учиться в новой школе.
– Я пришел сюда не только из-за нападения, – понизив голос,
Присутствие Люси в комнате, хотя она казалась целиком поглощенной чтением какой-то книги, удержало Трейси от того, чтобы быть с гостем откровенной. Вместо этого она ограничилась многозначительной фразой:
– Я уверена, что, когда ваша жена поймет, насколько она заблуждается, этого больше не повторится.
Пожав плечами, Николас сказал, словно признавая свое поражение:
– Кларисса меня больше не желает слушать, угрожает уйти и забрать с собой мальчиков, закатывает ужасные сцены. Она всегда была очень нервной. Я пытался убедить ее обратиться к врачу, ведь у нее уже был нервный срыв после гибели матери и отчима… Я очень боюсь…
Трейси нахмурилась. Может быть, причина поведения Клариссы кроется в чем-то ином, нежели обычная эгоистичность избалованной женщины, привыкшей к тому, что ей все прощается?
– Вы говорили об этом с Джеймсом? – спросила Трейси с некоторым беспокойством.
Лично она полагала, что, если Кларисса страдает эмоциональной неустойчивостью, тогда попытку Николаса справиться с ситуацией, делая вид, что у него роман с другой женщиной, вряд ли можно было назвать разумной. Правда, Трейси всегда полагала, что мужчины вообще редко понимают женщин.
– О, он всегда на стороне Клариссы, что бы я ему ни говорил, – угрюмо ответил Николас. – Джеймс, скорее всего, полагает, что я пытаюсь унизить ее, а она, конечно, в его присутствии ведет себя как ангел.
Трейси поморщилась. Вряд ли субботнее поведение Клариссы можно было назвать ангельским.
– Однако, – продолжала настаивать она, – должны же вы понимать, что Кларисса, может быть, серьезно больна. И поскольку у нее однажды уже был нервный срыв…
– Я неоднократно пытался говорить с ней об этом, но каждый раз она выходила из себя и обвиняла меня в попытке избавиться от нее, в желании засадить ее в сумасшедший дом. Ситуация начинает выходить из-под контроля. Просто не знаю, что делать. Я даже начинаю думать… не во мне ли причина всех ее проблем? Не лучше ли ей будет без меня?
Трейси нахмурилась еще сильнее. Она начинала понимать, что Николас, в сущности человек довольно неплохой, был, вероятно, не менее избалован, чем его жена. Подобно маленькому ребенку, он постоянно винил ее за то, что она не выказывает ему любви и внимания, по его мнению, вполне им заслуженных. Каждому из них нужно было связать свою жизнь с партнером, более сильным по характеру, способным справляться с их неуверенностью в себе и внутренней уязвимостью.
Трейси, например, не могла себе представить, чтобы человек вроде Джеймса Уоррена реагировал бы на явно неблагополучное психическое состояние Клариссы подобно Николасу. Поэтому и не удивительно, что Кларисса столь часто ищет поддержки у брата, а не у мужа.