Милая неженка
Шрифт:
– Мы все были потрясены, – вздохнув, продолжала Вера Оттовна. – Хотя позже мой муж признался, что с самого начала опасался такого поворота дела – в его врачебной практике ему не раз приходилось сталкиваться с похожими случаями. Но мне он ничего такого не говорил, и Кристине, конечно, тоже.
Известие о своей болезни Кристина восприняла ужасно. Она рыдала, кричала, билась в истерике. Но не потому, что боялась смерти – с ума ее сводила мысль о том, что теперь ее маленькая дочка будет расти, не ведая материнской любви и заботы. Потребовалось много времени и усилий, чтобы немного привести ее в чувство,
– И тогда моя дочь приняла решение, которое я до сих пор считаю спорным, – сказала Вера Оттовна, сурово сдвинув брови. – Она вбила себе в голову, что должна расстаться с тобой, пока ты совсем еще малютка. Поскольку в два года психика у детей еще достаточно пластична, можно было надеяться, что ты быстро забудешь свою мать. И позже, когда… В общем, она считала, что так тебе гораздо легче будет смириться с ее смертью.
Потрясенная Ника, кажется, перестала дышать. Руки ее вспотели от напряжения, а к горлу подкатил тошнотворный колючий ком. Она представила себя на месте своей матери, и сердце ее чуть не разорвалось от горя. Ника ощутила всю глубину охватившего Кристину отчаяния и мгновенно поняла смысл ее поступка: молодая женщина была в ужасе от того, что ее ребенок обречен изо дня в день наблюдать за тем, как любимая мамочка постепенно угасает, а потом и вовсе пережить кошмар расставания – расставания навсегда.
– Боже мой, – прошептала Ника, вытирая ладонями бегущие по щекам слезы. – Выходит, мама пыталась меня защитить.
– Хотела уберечь тебя от боли, – всхлипнула Вера Оттовна и быстро вытащила из сумочки носовой платок.
– Возможно, в чем-то она оказалась права, – горько вздохнула Ника. – Потому что, когда мне сказали, что мама умерла, я ничего особенного не почувствовала. Только испугалась немного, но ощущения потери не было точно. К тому времени я и вправду уже успела ее забыть…
И она снова заплакала. Вера Оттовна протянула руку и погладила ее по щеке.
– Полно, дитя мое, – сказала она участливо. – Хотя это было непросто для нас обеих, я рада, что обо всем тебе рассказала. Теперь ты по крайней мере знаешь правду.
Постепенно успокоившись, Ника тщательно вытерла глаза салфеткой и снова посмотрела на бабушку.
– Но я все равно не понимаю, – упрямо сказала она. – То есть я понимаю, почему мама скрыла свою болезнь от меня. Но отец? Неужели она и ему ничего не сказала? Самому близкому и дорогому человеку, который – как это там говорится – «в горе и в радости, в болезни и здравии…».
Вера Оттовна поджала губы и долго молчала, глядя куда-то вдаль неподвижным взглядом.
– Ну что же, сказав «а», придется сказать и «бэ», – в конце концов произнесла она, и в голосе ее явственно прозвучали металлические нотки. – Мне очень неприятно об этом говорить, но иного выхода я не вижу. Дело в том, что незадолго до того, как Кристина узнала о своей болезни, муж начал ей изменять.
«Так я и знала, – ахнула про себя Ника. – Я всегда подозревала, что отец сделал какую-то гадость».
– Но это еще не все, – продолжала между тем Вера Оттовна, мрачнея все больше
– С тетей Вандой? – в ужасе выдохнула Ника.
– Вот именно, – передернула плечами старушка. – Сама понимаешь, что для Кристины это было двойным ударом – предательство мужа и предательство сестры одновременно.
– Бедная мама, – еле слышно произнесла Ника, чувствуя, что снова готова расплакаться. Но тут в ее голове родился вопрос, который мгновенно высушил слезы. – А почему же тогда она отдала меня отцу? – спросила Ника, требовательно глядя на Веру Оттовну. – Как она могла доверить своего единственного ребенка негодяю, с которым решила развестись?
– Кристина отдала тебя не отцу, а твоей бабушке, – поспешила пояснить старушка. – Несмотря на то что отношения со свекровью у нее не сложились, Кристина всегда считала Веронику Александровну умной, а главное, ответственной женщиной, которая сумеет хорошо тебя воспитать.
Этот ответ Нику откровенно озадачил. Она подумала, что на месте Кристины было бы логичнее отдать ребенка своим собственным родителям. Или же она им не доверяла?
– А вы? – осторожно спросила она Веру Оттовну. – Почему же вы не взяли меня к себе?
– Да потому, что в то время Ванда жила вместе с нами, – досадливо поморщилась та. – Кристина была зла на нее гораздо больше, чем на Александра. Она была уверена, что сестра сознательно соблазнила ее мужа, а сам бы он до измены не докатился. Поэтому она даже думать не хотела о том, чтобы ты жила под одной крышей со своей беспутной теткой. Но если бы даже ты осталась в нашей семье, то после смерти Кристины нам предстояла бы бесконечная бюрократическая канитель с оформлением опекунства. Или, что еще хуже, твой отец стал бы предъявлять на тебя свои права и пытаться отобрать тебя у нас. Ты представляешь, какое это было бы для тебя мучение?
– Представляю, – кивнула Ника. Она уже поняла, что ее судьба определилась замысловатым сплетением сложных обстоятельств, которые ей еще долго предстоит осмысливать.
От грустных воспоминаний о встрече с бабушкой ее оторвала Евгения. Вынырнув из тесной толпы танцующих, она подошла к Нике и решительно отобрала у нее фотографию. Аккуратно уложив рамку обратно в коробку, она укоризненно покачала головой.
– Дома будешь предаваться печали, а сейчас пошли плясать. Вон, бери пример со своей кузины, – подмигнув, кивнула она головой в сторону танцевального пятачка. Там, в окружении восторженной группы молодых людей, выделывала замысловатые па Беата.
– По-моему, наш Мишук от нее в полном отпаде, – усмехнулась Ника, следя глазами за рыжим фотографом, который с безумным видом скакал вокруг ее кузины, резво выбрасывая в стороны свои длинные ноги. – Может, надо его немного охладить? А то еще получит по шее от Беатиного мужа.
– Это вряд ли, – беспечно махнула рукой Евгения. – По-моему, у шведов ревность непопулярна. У них все наоборот – делиться партнерами даже модно.
В этот момент мелодия сменилась на медленную, и перед девушками тут же возникли Юрий и Иван. Первый протянул руку Евгении, приглашая ее на танец, а второй изысканно поклонился Нике и по-гусарски щелкнул каблуками.