Миледи и притворщик
Шрифт:
– Бала Мата, Бала Пата даам, – сказал мне вождь и указал на потёртый ящик, что стоял на красном столике у стены напротив входа. – Фот Бала Пата де.
– Что это? – не поняла я. – Ещё какие-то вещи Лориана?
Я обошла толпу и приблизилась к столику. Странно, что я сразу его не заметила. Конечно, я же побежала искать Лориана на верхних этажах, и мне было совсем не до изучения интерьера. Теперь я вижу, что на красном столике стоит компактный ящик, вокруг него разложены гирлянды цветов, а по углам столешницы горят фитильки в масляных лампах. Как же этот стол напоминает алтарь в честь какого-то божества. Странно...
– Бала Пата, – указал на ящик вождь, явно предлагая мне
Я подошла вплотную и положила руку на крышку. Ладонь будто кольнуло слабым электрическим разрядом, но я не стала предавать значения неприятным ощущениям и открыла ящик, а там...
Крик застрял в горле, когда я увидела груду покрытых белой краской костей. Они покоились в несколько рядов, аккуратно уложенные одна на другую, а венчал их череп, полностью испещрённый цветными узорами и замысловатыми символами,
– Бала Пата, – повторил вождь, и тут я всё поняла.
Слезы хлынули рекой, и я закричала от отчаяния. Мой Лориан, мой брат – он не выжил! Ну почему, почему я так поздно обрела надежду и тут же безвозвратно её потеряла?
Душа разрывалась на части, и я упала на колени, чтобы припасть к алтарю, на котором все эти годы покоились останки моего брата.
Заботливые руки коснулись моих плеч. И их было так много, и все они хотели погладить меня, провести ладонями по волосам и хоть немного утешить. Теперь и островитянки плакали вместе со мной, будто желали разделить моё горе и забрать из моего сердца хоть толику невыносимой боли. Но их поддержка облегчения мне так и не принесла. Чёрная тоска поглотила меня без остатка, и все вокруг стало таким вязким и серым...
В глаза ударили проблески света, и я очнулась, словно отпрянула ото сна. Башня и толпа людей куда-то запропастились, зато вокруг плескалось море и солнечные лучи пробивались между гряд облаков, чтобы упасть на водную рябь и отразиться от неё мириадами бликов.
Внезапно я осознала, что сижу на корме лодки, в носу столпились стражи, джандерцы суетятся радом с парусом, а напротив сидит Стиан и вместе с Гро очень внимательно смотрит на меня.
– Эмеран, тебе уже лучше? – зачем-то спросил он, и я лишь растеряно мотнула головой. – Пожалуйста, отдай мне короб.
Короб? Я невольно опустила глаза и поняла, что прижимаю к животу ящик с останками Лориана. О боги, что это со мной? Когда я усела взять ящик в руки? Как покинула с ним башню? Давно ли села в лодку? Я ничего не помню, абсолютно ничего…
– Эмеран, всё хорошо, я рядом, я с тобой.
С этими словами он разжал мою хватку и медленно забрал ящик, чтобы поставить его на дно лодки рядом с нашими баулами и пересесть ближе ко мне, осторожно обнять и спросить:
– Ты как? Чувствуешь себя лучше?
– Я… Я ничего не помню, – призналась я и растерялась от собственных слов. – Помню только башню, этот ящик, а дальше пустота. Мы что, уже покинули остров?
– Да, отплыли утром.
– А деревню мы покинули?..
– Вчера вечером.
Надо же, целый день прошёл, а такое ощущение, будто минута пролетела. А внутри всё так же пустотаа, как в тот миг, когда я открыла ящик и увидела…
– Я ничего не помню.
– Ты была такой подавленной, ни на что не реагировала и не отпускала короб, даже когда мы вернулись в лагерь. Я пытался тебя накормить, но ты даже пить отказалась. Я пробыл с тобой в шатре всю ночь, но ты, кажется, даже не заснула. А потом настало утро, и джандерцы сказали, что пора отплывать. Я усадил тебя в лодку, а ты всё так же не выпускала короб из рук. Эмеран, мне не по себе видеть тебя такой. Ты и ребёнок – это всё, что для меня теперь важно. Я не хочу, чтобы с вами случилось непоправимое.
Он взял меня за руку и
– Мы назовём его Лориан. Нашего малыша, – сказала я.
– Конечно, – теперь уже без лишних уговоров согласился Стиан. – Нашего сына будут звать Лориан. Как и его отважного дядю.
Дядю... А ведь Лориан никогда не увидит своего племянника. И своих детей у него не будет. И он никогда не женится – даже на островитянке. Всё, что я успела придумать для него, никогда не сбудется. Никогда.
– Эмеран, если тебе будет легче, знай, он недолго мучился. Судя по тому, что мне рассказали, самолёт упал где-то в центральной части острова. Вернее, была жёсткая посадка, и самолёт столкнулся с деревом. Твой брат получил ушиб грудной клетки, когда все те приборы вылетели из панели управления. У него были сломаны ребра и пробито лёгкое. Его заметили рыбаки и тут же переправили на лодке в деревню. Островные знахарки пытались выходить его как могли, но он умер на следующий же день. Те люди отнеслись к нему с большим уважением и похоронили согласно своим традициям как великого героя. Вернее, они почитали его как крылатого обитателя Небесного Дворца и верили, что он не умер после разрушения своей физической оболочки, а просто ждёт момент, когда его кости заберут домой и вложат в новое тело, чтобы оживить и снова сделать его летучим странником. Понимаешь, островитяне ведь никогда не видели не то, что северную технику, а даже простую телегу. Они решили, что самолёт – это часть тела, наружная оболочка, что-то вроде панциря как у черепахи. Поэтому они и похоронили твоего брата, так сказать, по слоям. Внизу – останки, на втором этаже – одежда, на третьем – все, что было на борту, а на крыше сам самолёт. Машину они не поленились и тоже переправили в своё селение. Вместе со всем содержимым… Я видел в башне почтовые мешки, и подумал, может, стоит забрать их и потом отвезти если не на Камфуни, то обратно в Фонтелис, ведь кто-то отправлял и ждал всю ту корреспонденцию. Но вождь сказал, что содержимого короба будет достаточно, чтобы оживить Белого Отца. Кажется, в башне у них что-то вроде мемориала, где каждая вещь священна. Но я улучил момент и кое-что прихватил. Это именная нашивка на форме твоего брата. Просто оторвал её и забрал с собой. Я подумал, что аконийские судьи могут потребовать доказательства для идентификации останков твоего брата. Теперь они у них будут. И ещё я взял твою камеру и на всякий случай снял самолёт на вершине башни. Думаю, теперь ни у кого не будет вопросов, чей именно самолёт упал…
Тут Стиан осёкся и крепче обнял меня. Думает, я снова разревусь при лишнем напоминании о случившемся? Нет, у меня сейчас на уме совершенно другое.
– Ты снял ту аппаратуру, что лежала на третьем этаже?
– Что? – удивился он моему вопросу. – Да, я на всякий случай сделал несколько снимков, если кто-то захочет изучить причины падения и…
– Ты видел там автоматическую камеру для аэрофотосъёмки?
После непродолжительной паузы Стиан кивнул:
– Да, видел.
– Ты её заснял?
– Да.
– И ты вынул плёнку?
Да, именно это я ожидала от нештатного сотрудника тромской разведки. В конце концов, это ведь тромцы активно занимаются съёмкой с воздуха сахирдинских ландшафтов.
– Была такая мысль, – признался Стиан, – но тогда пришлось бы дождаться ночи, чтобы её не засветить, но Муазу стало скучно, когда он понял, что никаких регалий ему не вручат, и нам всем пришлось вернуться обратно в лагерь.
– Значит, плёнки у нас нет.
– А она так была тебе нужна? – с подозрением спросил Стиан.