Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)

Сэвидж Барбара

«Я люблю Джимми Картера!»

Дёрнувшись от испуга, я завертела головой, оглядываясь на собравшихся. Теперь люди улыбались, дружно скандируя в унисон: «Добро пожаловать в Египет! Я люблю Джимми Картера!»

Ну и дела. Времени — час ночи, и вот мы стоим возле Каирского международного аэропорта в раздумье, куда податься. Поблизости — ни одного кемпинга. До деловой части города и дешёвых отелей отсюда миль двадцать, а у нас нет даже карты.

— Давай двинем на бензоколонку, прямиком через автостоянку, и посмотрим, нельзя ли поставить палатку за ней, на площадке,— предложил Ларри.— Я слишком устал, чтобы с места в карьер ехать в Каир. Выспимся и отправимся утром.

С разрешения заправщика мы расположились на облюбованной нами площадке, вне досягаемости вездесущих

прожекторов аэропорта.

Минут через пять после того, как мы скрылись в палатке, кто-то вцепился в её стенку и принялся трясти с таким остервенением, что едва не порвал. Какой-то мужчина снова и снова истерически кричал: «Полиция! Пулемёты! Нет! Нет!»

Расстегнув дверную молнию, я нос к носу столкнулась с безумным, беззубым босяком в грязных галабеях [*] . Захлёбываясь арабским, там и сям вкрапляя в него отдельные английские слова, египтянин добивался от нас, чтобы мы убрались с площадки. Нам так и не удалось понять, чем мы ему помешали, однако было очевидно, что спорить бесполезно. Попытайся мы остаться, он непременно разнёс бы палатку в клочья. Валясь с ног от усталости, мы снялись с места и двинулись в Каир.

*

Хлопчатобумажные штаны.

Было уже два часа ночи, но воздух в Каире всё ещё дышал сухим зноем. Дороги без каких бы то ни было дорожных знаков тонули во тьме или в лучшем случае были лишь тускло освещены, изобилуя выбоинами, всяческим ломом и мусором, легковушками, грузовиками, велосипедами и ишаками. Несмотря на то что через каждые десять минут нам приходилось тормозить и спрашивать дорогу, мы, хотя и медленно, продвигались вперёд.

Ближе к центру в городе вовсю кипела жизнь. Строители спешно возводили новые высотки, работали закусочные, на тротуарах толкались и суетились пешеходы.

Нам потребовалось два часа, чтобы добраться до «знаменитого» «Голден-отеля» в центре Каира, в двух шагах от Нила и Музея Египта. Знаменит он был своей невероятной дешевизной — всего за пять долларов сорок центов ночной портье отвёл нас в номер с уборной и душем. Он вспрыснул воздух смертоносно воняющим ДДТ, не оставив надежды клопам, и сделал нам ручкой. Распластав на кровати свои измученные, запылённые тела, мы отключились...

Каир, как оказалось, полностью соответствовал тому, что я прочла о нём в многочисленных газетных статьях ещё до начала путешествия: грязный, полуразрушенный, погрязший в смоге и нищете. В Каире, куда ни глянь, на всём лежал свой собственный слой грязи и битого камня. Даже полы второго этажа государственного универмага были погребены под полудюймовым пластом грязи. А окна нашего пятиэтажного отеля смотрели сверху вниз на крыши, заваленные обломками штукатурки, дерева, стекла и цемента. Ютясь среди обломков, развалины обживали многочисленные семейства столичных жителей.

За исключением фешенебельных пятизвёздочных отелей, всё в Каире: здания, музеи, легковые автомобили и грузовики, автобусы и автостоянки — пребывало в состоянии крайней ветхости и запустения. Целые районы города были объявлены непригодными для жилья из-за отсутствия канализации и загрязнения водопровода. На окраине города, вдоль дороги, ведущей к пирамидам, на глазах рушились недавно построенные жилые дома.

Большинство автобусов выглядело так, будто они повидали немало боёв на фронтах последней войны с Израилем. Огромные куски их покорёженных корпусов были оторваны и болтались на честном слове или снесены напрочь. В окнах недоставало стёкол, что облегчало пассажирам возможность вывешиваться наружу из битком набитых салонов, а также входить и выходить из автобуса при заторе в дверях. Если же мотор страдальца приказывал долго жить, водитель и пассажиры быстро покидали автобус. Брошенный всеми, он ещё с недельку торчал на проезжей части, затрудняя уличное движение, пока кто-нибудь наконец не буксировал его с глаз долой.

Днём

и ближе к вечеру Каир превращался в одну сплошную гигантскую, оглушительно ревущую дорожную пробку — тогда большая часть города исчезала под тёмным покровом смога. Тот факт, что телефоны в Каире почти никогда не работали, лишь усугублял перегруженность уличного движения: для того чтобы передать сообщение или просто потрепаться с друзьями, горожане запрыгивали в автомобиль и неслись по городу. Никто не обращал ни малейшего внимания на редкие светофоры или дорожные знаки. Протискиваться сквозь бреши в сплошном потоке машин, обдирая при этом себе бока, или лететь сломя голову, не отнимая рук от сигнального гудка, было делом обычным и привычным. Автобусы, изрыгающие тучи серых выхлопов, казалось, особенно поднаторели по части внедрения в такие «расщелины».

В большинстве районов Каира выхлопы и пыль достигали в воздухе такой густоты, что ничем не отличались от дыма с металлическим привкусом и запахом гари, нещадно разъедавшего глаза. Во время нашей первой и последней попытки проехаться по городу на велосипеде нам всё время приходилось щуриться, но несмотря на это, в глаза напорошило столько мелкого сора, что мы едва могли видеть. После часа езды наши глаза, превратившиеся в «кроличьи глазки», нестерпимо жгло, лица и руки почернели, а волосы поседели от пыли. Взглянув в зеркало в гостиничном номере, мы еле узнали себя и тут же решили, что прогулка пешком — единственный способ познакомиться с городом.

Каирские бедняки были невообразимо бедны. Бывало, семейство из тринадцати человек теснилось в грязной, ветхой, кишащей крысами комнатушке футов девять на двенадцать, изо всех сил стараясь свести концы с концами на те сорок семь центов, что ежедневно получал отец, работая вокзальным носильщиком. Еда была до смешного дешёвой: буханка хлеба стоила полтора цента, йогурт — четырнадцать центов, а стакан шипучего лимонада — пятнадцать центов,— но всё же недостаточно дёшево для обнищавших масс, и для многих семейств подаяние служило подспорьем к заработку. И даже в Музее Египта, где размещалась богатейшая выставка сокровищ гробницы фараона Тутанхамона, охранники клянчили милостыню — бакшиш.

В Каире нам с Ларри посчастливилось отыскать молодую египетскую пару, Мохсена и Самиру, свободно владевшую английским (это были друзья итальянца, с которым мы познакомились, путешествуя по Шотландии). В выходной они устроили нам экскурсию по городу: пирамиды, цитадель и мечеть Мохаммеда Али. Мохсен и Самира жили в Маади — престижном жилом районе на окраине Каира. После экскурсии они пригласили нас в ресторан в Маади, на берегу Нила, где мы сидели, наблюдая, как скользят по окаймлённой пальмами реке древние фелуки [*] . За обедом Самира рассказала, что все сотрудники американского посольства живут в Маади, а жёны многих из них так и не осмелились посетить деловой центр города, находя его слишком грязным. Тем не менее даже Маади был запылён песком и более мелкими частичками грунта.

*

Небольшое парусное судно.

Если Мохсен и Самира были знатоками истории своего города, то Фареса можно считать «инструктором», который непосредственно подготовил нас к велопробегу по стране. В свои восемьдесят Фарес Сарофим владел и управлял «Голден-отелем». Выпускник Оксфорда и Сорбонны, он владел дюжиной языков, знал тысячи полезных советов путешественникам, любил велоспорт и обладал добрейшей душой на свете. Фарес мог бы считать себя отцом всех путешественников-иностранцев, останавливающихся в «Отеле». Он помогал выправлять визы, паспорта и авиабилеты, равно как и разыскивать пропавший багаж. Он направлял всех желающих в самые недорогие магазины Каира, снабжал списком дешёвых отелей в других городах Египта и брал с нашего брата за жильё гораздо меньше ожидаемого, никогда не включая налоги, плату за услуги и регистрационные издержки в стоимость номера.