Милкино счастье
Шрифт:
– Отличный выбор, – рассмеялся граф. – Как быстро ты находишь нужные книги. Если хочешь, я потом тебе переведу отрывки. Или дам перевод Кострова. Об Апулее писал твой любимый Пушкин. Ты разве не помнишь?
– Помню, кажется… – она решительно захлопнула книгу. – Похоже, здесь много непристойностей.
– Милая, да без непристойностей наша жизнь была бы скучна и пуста, как каша без масла и соли, как обед без хорошего вина. Ты еще очень неопытна. Я только мечтаю открыть в тебе чувственность. Потому, что полюбил тебя. – Краевский подошел к книжному стеллажу
– Я взрослая и потому, Ваше Сиятельство, Анатолий Александрович, именно свое пребывание здесь, я нахожу непристойным, – она решительно направилась к двери.
– Если ты уйдешь, я тут же рассчитаю тебя. И потом, я не дам тебе рекомендации, – он глянул на нее исподлобья.
– Как вам будет угодно, граф, – вспыхнула Людмила.
– Господи, что я несу… – он снова упал на колени и обхватил ее ноги. – Прости меня, Мила, от любви помутился мой разум. Я несу, что ни попадя. Я не то хотел сказать. Не это главное. Ты можешь уйти в любую минуту, ибо не раба ты мне и не крепостная. Но знай, что ты разобьешь мне сердце. И я умру от тоски. Или застрелюсь. Я обещаю, что непременно застрелюсь. Ибо, жизнь без тебя, подобна муке…
Он понимал, что то, что он сейчас говорил, выглядело слишком очевидным и глупым шантажом, тем шантажом, на который бы не повелась ни одна более или менее опытная дама. Ни одна, кроме наивной Людочки. Он успел изучить ее мягкий характер, а потому плел эту несусветную и наглую околесицу, в которой сам себе казался искренним и органичным. Да он и чувствовал так! А потому верил сам и заставлял поверить её. В его серых глазах мелькнули слезы.
– Но, Анатолий Александрович, вы же женаты, – в какой раз твердила она очевидное.
– Я женат. Увы. И женитьба моя состоялась не по моей воле. Я не люблю свою жену. Ты не можешь этого не чувствовать. Любить эту женщину… Это, это… даже смешно, – он закусил кулак и зло рассмеялся.
– О, не говорите так. Это нехорошо. У вас же дети…
– Мила, пожалей меня. Будь снисходительна. Я умоляю. Жизнь наша так коротка, чтобы пренебрегать священным даром, называемым любовью.
Она остановилась. Её душой овладело сильное смятение.
«А может, он прав? Если я уйду, то кому из нас станет хуже. Я ведь тоже… теперь не смогу без него».
– А она, ваша жена и Капитолина Ивановна, и все они, они точно о нас не узнают?
– Ни одна душа…
Она вернулась и села на край дивана.
– Господи, Мила, я же принес нам завтрак. И цветы…
Он открыл красивые коробки с вкусно пахнущей едой и достал из шуршащей упаковки роскошный букет белых роз.
– Это мне? – не веря своим глазам, произнесла Людмила.
– Конечно тебе, любимая!
Как и все женщины, Людочка уткнула свой маленький носик в середину букета
– Они тебе нравятся?
– Очень… Я обожаю цветы.
– Я буду тебе их дарить каждый день, – вдохновенно обещал он.
Да, граф умел ухаживать за женщинами. Он был известный виртуоз в деле соблазнения женских душ. И потому, такая юная, мечтательная и наивная особа, какой была Людочка, не могла не очароваться этим опытным ловеласом. После цветов Людмила уже и не помышляла о бегстве. О чем она думала? Да, ни о чем. Она жила счастьем, которое ей принесла внезапная и пылкая любовь графа. И пила это счастье большими и жадными глотками.
Сначала они завтракали. Краевский сам заварил турецкий кофе и разлил его по фарфоровым чашечкам. Он сам намазал свежайшее вологодское масло и черную икру на белые и хрустящие ломтики французского батона. Разложил на тарелке тонкие лепестки Пармской ветчины и швейцарского сыра, крупные яйца. От запахов еды у Людочки вновь закружилась голова. Он подносил все эти деликатесы к её рту, она, смущаясь, кусала. О, как давно, она не ела чего-то вкусного. Чуть позже, словно фокусник, он достал бонбоньерку с шоколадными конфетами и коробочку фисташковых пирожных.
– А мороженое ты любишь?
– Очень…
– Я буду тебе его покупать. И фрукты, ешь фрукты… Смотри, какие свежие персики. Они заморские… Их привезли на пароходе из страны… Ах, впрочем, я забыл узнать у ресторатора из какой страны эти персики, инжир и виноград, – рассмеялся он, сверкнув белыми, влажными зубами.
– Анатолий Александрович, можно я просто посижу? Я… я не могу пока глотать. Мне много. Я плохо ела эти дни, а теперь… словом, я не могу более.
– Но, ты же ничего не съела… Господи, тебя здесь плохо кормили?
– Я привыкла.
Он сжал ее талию. И снова поцеловал в губы.
– Тогда мы выпьем мадеры. А вечером я принесу свой коллекционный коньяк.
Он подал ей бокал темной «кроновской» мадеры, напоенной ароматом моря и виноградной лозы.
– Мила, испей этого вина. Его называют «дважды рожденным солнцем». Оно доставлено с далекого и лесистого острова Мадейра, омываемого холодным водами Атлантического океана. Там очень солнечно и тепло. И там растет волшебная лоза, из которой получается этот божественный напиток, – говорил он проникновенным голосом, а ей казалось, что он рассказывает какую-то сказку.
Она сделала несколько глотков. Вино показалось терпким и вкусным.
– Пей еще, моя любовь, – говорил он, глядя на нее внимательным и зорким взором.
Его волновала ее реакция на вкус, мельчайшие полутона мыслей и чувств, которые она не умела скрыть. Спустя короткое время взор карих глаз стал бессмысленным. Она внезапно опьянела и смущенно улыбалась, глядя на него. Теперь ее взгляд стал смелее. Она снова захотела встать, чтобы посмотреть его книги, но отчего-то неловко рассмеялась. Её повело в сторону. Русая голова уткнулась в турецкую подушку, лежащую у подлокотника плюшевого дивана. Когда он приблизился к ней, она уже крепко спала…