Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
— И что это означает?
— Его явно снабдили фальшивыми документами. И тут не могло обойтись без милостивого согласия властей.
— Значит, СЭПО?
— Блумквист утверждает, что да. Но как именно это проделали, я не знаю. Ведь необходимо было сфальсифицировать свидетельство о рождении и ряд других документов и поместить их в официальные шведские регистры. Я не берусь высказываться о легальности подобных действий. Все, вероятно, зависит от того, кто принимал такое решение. Правда, чтобы сделать это легальным путем, им надо было выйти куда-то на правительственный
На некоторое время в кабинете Бублански воцарилась тишина — четыре инспектора обдумывали значение услышанного.
— Ладно, — сказал Бублански. — Мы — четверо тупых полицейских. Если тут замешаны члены правительства, вызывать их на допрос я не собираюсь.
— Хм, — произнес Курт Свенссон. — Это, пожалуй, могло бы привести к конституционному кризису. В США можно вызывать членов правительства на допрос в обычный суд, но в Швеции необходимо действовать через конституционный комитет.
— Зато у нас имеется потенциальная возможность побеседовать с главой правительства, — заметил Йеркер Хольмберг.
— С главой? — переспросил Бублански.
— С Турбьёрном Фельдином. Тогда премьер-министром был он.
— Отлично. Мы ворвемся к нему, где бы он сейчас ни жил, и спросим бывшего премьер-министра, не сфальсифицировал ли он документы для беглого русского шпиона. Как-то не верится.
— Фельдин живет в Осе, муниципалитет Хернёсанд. Я родом из тех мест. Мой отец — член Партии центра и хорошо знает Фельдина. Сам я несколько раз с ним встречался, и в детстве, и уже будучи взрослым. Он вполне нормальный человек.
Три инспектора посмотрели на Йеркера Хольмберга с изумлением.
— Значит, ты знаком с Фельдином, — с сомнением в голосе сказал Бублански.
Хольмберг кивнул. Бублански выпятил губы.
— Честно говоря… — продолжал Хольмберг. — Если бы нам удалось чего-нибудь добиться от бывшего премьер-министра, это бы решило часть проблем и мы бы знали, на каком свете находимся. Я могу съездить к нему и поговорить. Не скажет, значит, не скажет. А если он пойдет нам навстречу, мы, возможно, сэкономим довольно много времени.
Бублански обдумал это предложение, потом покачал головой. Краем глаза он видел, что Соня Мудиг и Курт Свенссон оба задумчиво закивали.
— Хольмберг… спасибо за предложение, но думаю, с этой идеей нам следует повременить. Давайте вернемся к началу. Соня!
— По сведениям Блумквиста, Залаченко приехал сюда в семьдесят шестом году. Насколько я понимаю, получить такую информацию Блумквист мог только от одного человека.
— Гуннара Бьёрка, — сказал Курт Свенссон.
— Что нам сообщил Бьёрк? — спросил Йеркер Хольмберг.
— Немногое. Он ссылается на секретность и говорит, что не имеет права что-либо обсуждать без согласия своего начальства.
— А кто его начальники?
— Это он говорить отказывается.
— И что с ним теперь будет?
— Я задержал его за нарушение закона о борьбе с проституцией. Благодаря Дагу Свенссону у нас имеются отличные документы. Экстрём явно разозлился, но, поскольку я составил официальное заявление, у него могут возникнуть проблемы, если он закроет
— Вот как. Нарушение закона о борьбе с проституцией. Думаю, он отделается штрафом.
— Вероятно. Однако его дело находится в нашей компетенции, и мы можем снова вызвать его на допрос.
— Правда, получается, что мы запустили лапу на территорию Службы безопасности, а это может вызвать некоторую турбулентность.
— Проблема заключается в том, что ничего из случившегося не могло бы произойти, не будь тут тем или иным образом замешана Служба безопасности. Вполне возможно, что Залаченко — действительно русский шпион, перебежавший к нам и получивший политическое убежище. Возможно и то, что он работал на СЭПО в качестве разведчика или источника информации и имелась причина скрывать его настоящее имя и снабдить его фальшивыми документами. Однако существует три проблемы. Во-первых, расследование девяносто первого года, приведшее к незаконной изоляции Лисбет Саландер. Во-вторых, дела Залаченко с тех пор не имеют ни малейшего отношения к государственной безопасности. Он самый обычный бандит, по всей вероятности, причастный к нескольким убийствам и другой противозаконной деятельности. И в-третьих, нет никакого сомнения в том, что Лисбет Саландер подстрелили и закопали на его земле в Госсеберге.
— Кстати, мне бы очень хотелось почитать отчет об этом пресловутом расследовании, — сказал Йеркер Хольмберг.
Бублански помрачнел.
— Его в пятницу забрал Экстрём, а когда я попросил отчет обратно, он пообещал снять с него копию, но так и не снял. А потом позвонил мне и сказал, что разговаривал с генеральным прокурором и что возникла проблема. По мнению генерального прокурора, гриф секретности означает, что расследование не подлежит распространению и копированию. Генеральный прокурор потребовал сдать все копии ему, пока дело не прояснится. Следовательно, Соне пришлось сдать имевшуюся у нее копию.
— Значит, материалов этого расследования у нас больше нет?
— Да.
— Черт, — сказал Хольмберг. — Это не к добру.
— Именно, — поддержал его Бублански. — Но главное, это означает, что против нас кто-то действует, и к тому же очень быстро и эффективно. Ведь именно эти материалы наконец сдвинули дело с мертвой точки.
— Значит, нам необходимо выяснить, кто действует против нас, — сказал Хольмберг.
— Минутку, — произнесла Соня Мудиг. — У нас еще имеется Петер Телеборьян. Он помогал нам сведениями о Лисбет Саландер в нашем собственном расследовании.
— Точно, — сказал Бублански, понизив голос. — И что он сообщил?
— Он очень беспокоился за ее безопасность и желал ей добра. Но когда с формальной болтовней было покончено, он заявил, что она представляет большую опасность и потенциально способна оказать сопротивление. Наша версия во многом базировалась на его словах.
— И он во многом подогрел Ханса Фасте, — заметил Хольмберг. — Что, кстати, слышно о Фасте?
— Он взял отпуск, — коротко ответил Бублански. — Вопрос в том, как нам двигаться дальше.