Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
Ходят слухи, что журнал «Миллениум» движется к катастрофе, несмотря на то что его главный редактор — феминистка в мини-юбке, которая надувает губки на телеэкране. В течение нескольких лет журнал выживал за счет разрекламированного редакцией имиджа: молодые журналисты, занимающиеся журналистскими расследованиями и выводящие на чистую воду мошенников в сфере предпринимательства. Подобный рекламный трюк, возможно, и проходит у юных анархистов, жаждущих именно такой информации, но он не проходит в суде, что и пришлось недавно испытать на себе Калле Блумквисту.
Микаэль включил
— Он идиот, — сказал Микаэль.
Хенрик Вангер засмеялся, но отозвался без особого сочувствия:
— Пусть так. Однако осудили-то не его.
— Верно. Ему это не грозит. Своего мнения он не имеет, но с большим удовольствием бросает последний камень в осужденного, не скупясь при этом на самые уничижительные выражения.
— Я много таких повидал за свою жизнь. Могу дать хороший совет, если только ты захочешь его от меня принять: делай вид, будто не замечаешь его ругани, но запомни и, как только представится случай, отплати за старые обиды. Но только не сейчас, когда он бьет из более выгодного положения.
Микаэль посмотрел на него вопросительно.
— У меня в жизни было много врагов, — продолжал Хенрик Вангер. — Я научился не лезть в драку, если обречен на поражение. В то же время, никогда нельзя давать оскорбившему тебя человеку уйти от ответа. Выбери подходящее время и нанеси ответный удар, когда сам будешь в выгодной позиции, — даже если у тебя уже не будет необходимости в этом ударе.
— Спасибо за урок философии. Теперь мне хочется, чтобы вы рассказали мне о своей семье.
Микаэль поставил диктофон на стол между ними и включил запись.
— Что ты хочешь узнать?
— Я прочел первую папку, где говорится об исчезновении Харриет и первых днях поисков. Но там всплывает такое бесконечное количество Вангеров, что мне трудно в них разобраться.
Перед тем как позвонить, Лисбет Саландер минут десять простояла на пустой лестнице, не отрывая взгляда от латунной таблички с надписью: «Адвокат Н. Э. Бьюрман». Дверной замок щелкнул.
Был вторник. Ей предстояла вторая встреча с этим человеком, и Лисбет переполняли недобрые предчувствия.
Она не боялась адвоката Бьюрмана — Лисбет Саландер редко боялась кого-либо или чего-либо. Но она испытывала инстинктивную неприязнь к новому опекуну. Предшественник Бьюрмана, адвокат Хольгер Пальмгрен, был человеком другой породы; корректным, вежливым и дружелюбным. Их отношения прервались три месяца назад, когда с Пальмгреном случился удар и ее, вследствие каких-то неведомых ей бюрократических порядков, унаследовал Нильс Эрик Бьюрман.
Примерно за двенадцать лет, в течение которых Лисбет Саландер являлась объектом социальной и психиатрической помощи, включая два года, проведенные в детской клинике, она никогда — ни единого раза — не ответила даже на простейший вопрос: «Как ты себя сегодня чувствуешь?»
Когда ей исполнилось тринадцать лет, суд, в соответствии с законом об опеке над несовершеннолетними, постановил, что Лисбет Саландер следует направить для стационарного лечения в детскую психиатрическую клинику Святого Стефана в Уппсале. Решение суда основывалось в основном на предположении, что у нее имеются психические отклонения, выражающиеся в проявлении опасной жестокости по отношению к одноклассникам, а возможно, и к себе самой.
Такое предположение
Уже само диагностирование ее умственных способностей было, следовательно, сопряжено с большими трудностями. Короче говоря, Лисбет Саландер не относилась к открытым натурам, и общаться с ней было чрезвычайно трудно.
В том же году, то есть когда ей исполнилось тринадцать, было также решено, что следует выделить наставника, который следил бы за соблюдением ее интересов, пока она не достигнет совершеннолетия. Таким наставником стал адвокат Хольгер Пальмгрен, который, несмотря на первоначальные трудности, сумел-таки добиться результатов там, где потерпели поражение психологи и врачи. Со временем ему удалось завоевать не только определенное доверие, но даже толику теплых чувств со стороны трудной девочки.
Когда она достигла возраста пятнадцати лет, врачи более или менее единодушно сошлись на том, что она, во всяком случае, не проявляет жестокости по отношению к окружающим и не представляет непосредственной опасности для самой себя. Поскольку ее семью признали неблагополучной, а родственников, способных о ней позаботиться, у нее не имелось, было решено, что путь Лисбет Саландер из детской психиатрической клиники Уппсалы к обществу должен пролечь через приемную семью.
Путь этот, однако, оказался непростым. Из первой приемной семьи она сбежала уже через две недели. Семьи номер два и три отпали с невероятной быстротой. После чего Пальмгрен провел с ней серьезную беседу, со всей прямотой объяснив, что если она будет продолжать в том же духе, то наверняка вновь окажется в каком-нибудь детском учреждении. Завуалированная угроза возымела воздействие, и Лисбет приняла семью номер четыре — пожилую пару, проживавшую в районе Мидсоммаркрансен.
Это, однако, не означало, что она исправилась. Семнадцатилетнюю Лисбет Саландер четыре раза забирали в полицию: дважды настолько пьяной, что ей требовалась срочная медицинская помощь, и один раз под несомненным воздействием наркотиков. В одном из этих случаев она, в стельку пьяная и полураздетая, находилась на заднем сиденье машины, припаркованной на набережной Стокгольма, причем в обществе столь же пьяного мужчины значительно старше ее.
В последний раз ее забрали за три недели до того, как ей должно было исполниться восемнадцать: будучи трезвой, она перед турникетами станции метро в Старом городе ударила некоего мужчину ногой по голове, и ее арестовали за причинение физического ущерба. Свои действия Саландер объяснила тем, что мужчина ее лапал, а поскольку на вид ей можно было дать скорее двенадцать лет, чем восемнадцать, она посчитала, что у мужчины имелись наклонности педофила. Конечно, если считать, что она вообще что-то объяснила. Ее слова, однако, нашли поддержку у свидетеля, в результате чего прокурор прекратил дело.