Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
В 21.15 она расплатилась наличными и вышла, не произнеся ни слова и никому не кивнув. Мужчина средних лет в бейсболке, по имени Кент Хёк, который был не совсем трезв и не слишком надежен, если верить его бывшим женам и почти всем друзьям, видел, как она пересекала Мариаторгет с таким видом, будто «направлялась на дуэль».
Несмотря на холод, Микаэль Блумквист шел домой медленно, погруженный в мрачные мысли. Впрочем, он улыбнулся, увидев перед «Бишопс Армс» старых завсегдатаев.
– Значит, твои дела все-таки еще не идут под гору! – завопил Арне или как там его звали.
– Пожалуй, еще не совсем, – ответил
Но он чувствовал себя слишком несчастным. Ему хотелось побыть одному, поэтому Блумквист пошел дальше к своему подъезду. Когда он поднимался по лестнице, его охватило какое-то неприятное ощущение – вероятно, вследствие всего пережитого. Он попробовал отмахнуться от него. Однако тревожное чувство не уходило, особенно когда он понял, что на верхнем этаже перегорела лампочка.
Наверху было совершенно темно. Блумквист замедлил шаг и вдруг что-то уловил – движение, как ему подумалось. В следующее мгновение что-то блеснуло – слабая полоска света, как от телефона, – и неотчетливо, точно призрак, на площадке лестницы проступила худенькая фигура с мрачным, сверкающим взглядом.
– Кто здесь? – с испугом спросил Микаэль.
Но тут он увидел: это была Лисбет.
Сперва Блумквист просиял и распахнул объятия, но сразу же понял, что поспешил с этим. Лисбет выглядела озлобленной. Глаза у нее были накрашены черным, а тело казалось напрягшимся, точно перед нападением.
– Ты сердита? – спросил он.
– Довольно-таки.
– Почему, друг мой?
Лисбет со сверкающим взором и бледным лицом шагнула вперед, и Микаэль на мгновение подумал про ее рану.
– Потому что я прихожу в гости, а никого даже нет дома, – сказала она.
Тогда Блумквист подошел к ней ближе и спросил:
– Прямо-таки скандал, не так ли?
– Я считаю, да.
– А если я сейчас приглашу тебя войти?
– Тогда я, вероятно, буду вынуждена согласиться.
– Тогда мне остается сказать: добро пожаловать, – сказал Микаэль, и впервые за долгое время его лицо расплылось в широкой улыбке.
Снаружи на ночном небе упала звезда…
Благодарности автора
Я выражаю глубокую благодарность своему агенту Магдалене Хедлунд, отцу и брату Стига Ларссона – Юакиму и Эрланду Ларссонам, моим издателям Эве Йедин и Сусанне Романус, редактору Ингемару Карлссону, а также Линде Альтров Берг и Катерине Мёрк из «Норстедтс Эдженси».
Спасибо также Дэвиду Джейкоби, специалисту по безопасности из «Лаборатории Касперского», Андреасу Стрёмбергссону, профессору математики Упсальского университета, Фредрику Лаурину, руководителю расследований программы «Экот», Микаэлю Лагстрёму, VP services в компании «Outpost 24», писателям Даниэлю Голдбергу и Линусу Ларссону, а также Менахему Харари.
И, разумеется, моей Анне.
[1] Сальтшёбаден – пригородный район Стокгольма с частными домами. (Здесь и далее прим. пер. ), и складывал пазлы, безнадежно трудные пазлы, состоящие из сотен кусочков, которые он виртуозно составлял вместе только для того, чтобы сразу опять разбросать их и начать все заново.
Поначалу Франс смотрел на него с восхищением. Это было все равно, что наблюдать за работой великого художника, и иногда у него возникала иллюзия,
Чисто формально Бальдер не имел права заботиться о мальчике и не хотел чем-либо рисковать, прежде чем наведет порядок в юридической стороне вопроса, поэтому все покупки, приготовление еды и уборку он препоручил домоправительнице Лотти Раск. По этой части Франс силен не был. Он хорошо разбирался в компьютерах и алгоритмах, но больше почти ни в чем, и чем дальше, тем больше занимался ими и перепиской с адвокатами, а по ночам спал так же плохо, как в США.
Вскоре ему предстояли вызовы в суд и разные бури, и по вечерам он выпивал бутылку красного вина, обычно «Амароне», но помогало это лишь на короткое время. Чувствовал он себя все хуже и мечтал о том, чтобы раствориться в воздухе или скрыться в каком-нибудь гостеприимном месте у черта на куличках. Но вот в одну ноябрьскую субботу кое-что произошло. Вечер выдался ветреный и холодный, они с Августом шли по улице Рингвэген в районе Сёдер[1] и мерзли.
Перед этим они ужинали у Фарах Шариф, на Цинкенс-вэг, и Августу давно пора было спать. Но ужин затянулся, и Бальдер излишне разговорился. Фарах Шариф обладала способностью вызывать людей на откровенность. Они с Франсом знали друг друга еще по лондонскому Империал-колледжу, где вместе изучали компьютерные науки, а на сегодняшний день Фарах была одной из немногих в стране, кто соответствовал уровню Франса или, по крайней мере, мог достаточно хорошо следить за ходом его мыслей, и для него было невероятным освобождением встретиться с понимающим человеком.
Впрочем, она ему еще и нравилась, однако, несмотря на неоднократные попытки, ему так и не удалось ее соблазнить. Соблазнять женщин Бальдер умел плохо. Но на этот раз ему на прощание досталось объятие, почти поцелуй, и Франс расценил это как большой успех, о чем он и думал, когда они с Августом проходили мимо стадиона «Цинкенсдамм». Франс решил, что в следующий раз наймет няню и тогда, возможно… Как знать?
Неподалеку лаяла собака. Позади него кричала женщина – то ли от возмущения, то ли от радости, сразу не разберешь, – но он смотрел в сторону улицы Хурнсгатан и перекрестка, где намеревался поймать такси или сесть на метро, чтобы доехать до Шлюза[2]. В воздухе запахло дождем, светофор у перехода переключился на красный, на другой стороне улицы остановился потрепанный мужчина лет сорока, показавшийся Франсу смутно знакомым.
В этот момент Бальдер взял Августа за руку. Ему хотелось убедиться в том, что сын не сошел с тротуара, и тут он почувствовал: рука была напряжена так, будто мальчик на что-то сильно среагировал. Кроме того, его глаза стали пронзительными и ясными, словно с них, как от взмаха волшебной палочки, спала пелена, и вместо того, чтобы неотрывно смотреть внутрь, в собственные завихрения, Август видел в переходе и перекрестке нечто более глубокое и важное, чем остальные, поэтому Франс решил не обращать внимания на загоревшийся зеленый свет.