Миллениум. Тетралогия.

Ларссон Стиг

Было десять минут девятого утра, и он, стоя перед зеркалом в ванной, примерял свою кипу, к сожалению, уже далеко не новую. Когда-то она имела ярко-голубой цвет и считалась слегка экстравагантной; теперь же выглядела поблекшей и поношенной, как маленький символический образ его собственного развития, подумал он, поскольку явно был недоволен своей внешностью в целом.

Ян чувствовал себя отяжелевшим, изнуренным и лысым. Он рассеянно взял роман Зингера[42] «Люблинский штукарь», который настолько страстно любил, что еще несколько лет назад положил возле

унитаза на случай, если ему захочется почитать, когда возникнут проблемы с желудком. Но сейчас углубиться в чтение ему не удалось. Зазвонил телефон, и жизнь не стала казаться лучше, когда Бублански понял, что это главный прокурор Рикард Экстрём. Его звонок означал не просто работу, а скорее всего работу, имеющую важное политическое и медийное значение. Иначе Экстрём увернулся бы, как змея.

– Привет, Рикард, рад тебя слышать, – сказал Бублански. – Но я, к сожалению, занят.

– Что… нет-нет, только не для этого, Ян. Это ты просто не можешь пропустить. Я слышал, что у тебя сегодня выходной…

– Действительно, но я собираюсь… – Ему не хотелось говорить «в синагогу», его еврейство не слишком одобряли на работе. – …К врачу, – добавил он.

– Ты заболел?

– Не совсем.

– Что ты имеешь в виду? На грани?

– Что-то в этом роде.

– Ну, тогда никаких проблем. Ведь мы все на грани заболевания. Дело важное, Ян. Мне даже звонила министр промышленности Лиса Грин, и она уже в курсе, что расследованием займешься ты.

– Мне крайне трудно поверить, что Лиса Грин знает, кто я такой.

– Ну, возможно, не по имени… да она, в общем-то, и не имеет права вмешиваться. Но мы все сходимся на том, что нам необходим лучший специалист.

– Лесть на меня больше не действует, Рикард. Что там за дело? – спросил Бубла, сразу же пожалев об этом.

Сам вопрос уже говорит о полусогласии, и было заметно, что Рикард Экстрём воспринял его как маленькую победу.

– Сегодня ночью в своем доме в Сальтшёбадене был убит профессор Франс Бальдер.

– А кто это?

– Один из наших самых известных ученых международного уровня. Он ведущий специалист в мире в области AI-технологий.

– В области чего?

– Он занимался нейронными сетями, цифровыми квантовыми процессами и тому подобным.

– По-прежнему ничего не понимаю.

– Иными словами, он пытался заставить компьютеры думать… ну, просто-напросто подражать человеческому мозгу.

«Подражать человеческому мозгу»? Яна Бублански заинтересовало, как отнесется к этому раввин Гольдман.

– Полагают, что он уже подвергался промышленному шпионажу, – продолжал Рикард Экстрём. – Отсюда интерес Министерства промышленности. Ты наверняка знаешь, как торжественно Лиса Грин говорила о защите шведских исследований и инновационных технологий.

– Да, пожалуй.

– К тому же ему явно угрожали. У Бальдера имелась полицейская охрана.

– Ты хочешь сказать, что его убили, невзирая на это?

– Возможно, охрана была не из лучших – его охраняли Флинк и Блум из обычной полиции.

– Казановы?

– Да, причем

их бросили туда посреди ночи, во время бури и всеобщего хаоса. В их защиту, правда, можно сказать, что им пришлось нелегко. Там была неразбериха. Франса Бальдера застрелили в голову, пока парням пришлось разбираться с каким-то алкашом, откуда ни возьмись появившимся у ворот. Ну, сам понимаешь, убийца воспользовался шансом, когда их внимание ненадолго отвлекли.

– Звучит неважно.

– Да, работа кажется очень профессиональной, и в довершение всего им, похоже удалось хакнуть охранную сигнализацию.

– Значит, их было несколько?

– Мы думаем, да. Кроме того…

– Да?

– Есть кое-какие щекотливые детали.

– Которые понравятся СМИ?

– Которые безумно понравятся СМИ, – продолжил Экстрём. – Оказалось, например, что алкашом, появившимся у ворот, был ни больше ни меньше как Лассе Вестман.

– Артист?

– Именно. И это крайне неприятно.

– Потому что попадет на первые страницы газет?

– Отчасти, разумеется, да, но еще и потому, что мы рискуем заполучить массу скользких бракоразводных проблем. Лассе Вестман утверждал, что явился туда, чтобы забрать домой восьмилетнего пасынка, которого Франс Бальдер держал у себя, мальчика… Подожди минутку… я должен посмотреть, чтобы сказать правильно… мальчика, которому Бальдер, правда, приходится биологическим отцом, но за которым он, согласно постановлению об опеке, не способен ухаживать.

– Почему же профессор, который может заставлять компьютеры походить на людей, вдруг оказался не способен ухаживать за собственным ребенком?

– Потому что ему раньше катастрофически не хватало чувства ответственности, и вместо того, чтобы смотреть за сыном, он работал и, если я правильно понял, был вообще безнадежно плохим отцом. История в любом случае деликатная. Маленький мальчик, который, следовательно, не должен был находиться у Бальдера, по всей видимости, стал свидетелем убийства.

– Господи! И что он говорит?

– Ничего.

– Он в тяжелом шоке?

– Наверняка, но он вообще не разговаривает. Он немой и страдает тяжелой формой умственной отсталости. Поэтому нам от него никакой пользы не будет.

– Значит, предстоит долгое расследование.

– Если только не окажется, что у Лассе Вестмана имелась причина для появления как раз в тот момент, когда убийца проник на первый этаж и застрелил Бальдера. Вероятно, очень важно, чтобы ты побыстрее допросил Вестмана.

– При условии, что я возьму расследование на себя.

– Возьмешь.

– Ты уверен?

– Я бы сказал, что у тебя нет выбора. Кроме того, самое лучшее я припас под конец.

– И что же это?

– Микаэль Блумквист.

– А с ним что?

– Он по какой-то причине тоже там находился. Полагаю, что Франс Бальдер обратился к нему, чтобы что-то поведать.

– Посреди ночи?

– Очевидно.

– И потом его застрелили?

– Перед самым приходом Блумквиста, и тот, похоже, даже мельком видел убийцу.