Миллиардер под прикрытием

Эшенден Джеки

Заставит его усомниться во всем, а он не мог себе этого позволить.

Потому что ты знаешь, что миссия - это ложь.

Нет, он должен был поверить, что это того стоило. Он должен был верить, что все эти годы следования приказам и выполнения всего, что говорил ему лживый отец, были для чего-то. Даже если все это и так, но это было ради окончания этой гребаной вражды, которая причинила так много вреда и боли многим людям.

Никогда не сдавайся - это было одним из того, что морской котик

никогда не делал, и поэтому и он не мог.

Поэтому он ничего не сказал. Вместо этого он сел, взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал, долго и глубоко.

– Помнишь, что ты обещала мне в отеле? Как насчет того, чтобы отдать мне должок прямо сейчас?

Да, ты долбаный мудак. Ответить на ее слова просьбой о минете. Отличный ответ.

Что-то промелькнуло в ее глазах, мимолетная печаль, которая заставила его желать быть другим человеком, не мудаком. Мужчиной, который заслуживал бы ее, а не человеком, который был для нее самым худшим мужчиной в мире.

– Нет, - сказал он, передумав, когда его охватил жгучий стыд.
– Забудь, что я сказал. Ты не…

Оливия приложила палец к его губам, останавливая конец фразы.

– Все в порядке, - пробормотала она.
– Я хочу этого. Но ты будешь лежать и думать об Англии, пока я сама не придумаю, как это делать, хорошо?

Он должен отказаться, действительно должен. Но он был не настолько хорош.

Ложись на спину и думай об Англии. Черт возьми.

Поэтому Вульф лег на спину, но об Англии не думал. Он думал только о ней.

Невозможно было не делать этого, когда она сжала его в кулаке, а ее горячий рот, наконец, обернулся вокруг его члена. И он думал, что кончит прямо здесь и сейчас, как чертов девственник. Но он держался и позволял ей играть, позволял лизать и исследовать, позволял ее языку обводить чувствительную головку его члена, а затем касаться ее зубами.

Его руки сжали в кулак простынь, и он не мог удержаться от того, чтобы не отдавать приказы, как ей получше взять его в рот, сосать сильнее.

Она продолжала облизывать и покусывать, лишь изредка вознаграждая его влажным, бархатным жаром своего рта.

Тогда ему стало ясно, что она не просто делает ему минет для его удовольствия. На самом деле это было тонкое наказание. Напоминание о том, что она могла сделать с ним, как она могла заставить его дрожать и задыхаться. Напоминание о том, что у нее здесь есть власть и что он так же бессилен, когда дело доходит до секса, как и она, когда она под ним.

Он знал, что это такое наказание. Он видел мимолетную печаль в ее глазах, когда она сказала ему, что все-таки любит его, а он не сказал ни слова в ответ.

Но в этом и была проблема. Он не мог этого сказать.

Любовь ничего не значила. Так сказал ему Ной в ответ на тот единственный раз, когда он сказал: «Я люблю тебя, папа».

Это было всего лишь слово, как сказал его отец.

И ему не нужны были слова. Любовь - это слабость, и она ему тоже не нужна. Только действие имело значение. Только верность. Единственная обязанность.

Это все, что он мог дать Оливии де Сантис. Верность, долг. И смерть. Ей нужно было нечто большее. Она заслуживала большего.

Поэтому он держал рот на замке и позволял ей наказывать себя с самым неописуемым удовольствием. Пусть она подтолкнет его к пределу его сил, выносливости, терпения, испытывая его так, как его не испытывали с тех пор, как он заработал свой трезубец в Коронадо.

Это было так сладко, так больно. Удовольствие неописуемое.

У него уже целую вечность не было женщины, которая бы так сосредоточилась на нем.

У тебя никогда не было женщины, которая бы так концентрировалась на тебе.

Черт побери, так и было. Определенно он никогда не думал, и уж точно не заботился о ком-то так, как он заботился об Оливии. Никто не значил для него так много, как она значила.

В конце концов ему пришлось пошевелить руками, погрузить пальцы в мягкий шелк ее волос, чтобы удержать ее голову там, где она и была, подавшись бедрами вверх, загоняя свой член глубоко ей в рот. Либо так, либо полностью сойти с ума.

Она позволила ему это сделать, не сопротивлялась. Только втягивала его глубже, выворачивая его разум наизнанку, заставляя забыть собственное имя.

Когда наступил оргазм, он был как пуля, направленная прямо в его мозг, полностью вынося его. И когда он провалился в белый свет полного экстаза, он осознал только одно. Что был только один человек, которому он постоянно лгал все это время, и это была не Оливия.

Это был он сам.

Глава Пятнадцать

Оливия проснулась от невероятно глубокого сна, услышав треск ломающегося дерева и мужские голоса, кричащие друг на друга. Кровать, казалось, тоже дрожала или, по крайней мере, раскачивалась.

Все еще не совсем проснувшись, она села, откинула волосы с глаз и увидела Вульфа у двери в каюту. Он был обнажен и, казалось, боролся с человеком, одетым во все черное, который размахивал... пистолетом.

Адреналин взорвался в ее голове одновременно с тем, как пистолет выстрелил с приглушенным звуком из-за глушителя.

Страх следовал за адреналином по пятам, врезаясь в ее мозг, заставляя ее замереть на месте. Она открыла рот, чтобы выкрикнуть имя Вульфа.

Но пуля, должно быть, не попала в него, потому что он не упал. Вместо этого он замахнулся, ударив парня по лицу четким, сильным ударом, прежде чем поднять колено и ударить его в живот. Мужчина застонал, соскальзывая на пол и остался лежать там неподвижно. Вульф не остановился. Он выхватил у мужчины пистолет, затем схватил с пола свои джинсы и натянул их.