Миллиардер под прикрытием

Эшенден Джеки

Он этого не понимал. Потому что это было правдой, не так ли? Все это время он признавал, что он тупой ублюдок, и все, что он делал до этого момента, доказывало это. Неудачные похищения, а затем стрельба, которая ни к чему не привела, потому что этот ублюдок был в бронежилете. И он не увидел этого, потому что был так поглощен яростью, своей собственной агонией.

Его руки вцепились в руль так крепко, что заскрипел.

Он хладнокровно выстрелил в человека, прямо на глазах у его дочери. Не имело значения, что Чезаре был одет в бронежилет, намерение было тем же самым. Вульф был полон решимости застрелить его, несмотря

ни на что, и ради чего?

– Какого черта ты думаешь, что получишь от этого? Его одобрение? Его любовь? Он мертв, Вульф. Он мертв…

Она была права. Она была права с самого начала.

Он все еще цеплялся за роль, которую дал ему отец, все еще отчаянно нуждаясь в его одобрении. За его любовь. За все, что могло заполнить зияющую дыру в его душе. Но теперь он уже точно знал, что ничего и никогда не случится.

Ной был мертв, и он не должен был нажимать на курок.

То, что ты должен был сделать, это принять свое наказание в тот момент, когда ты осознал, что Чезаре все еще жив.

Да, черт возьми, он должен был. Он должен был позволить охране де Сантиса застрелить его на месте. Но он только взглянул на испуганное лицо Оливии и понял, что не может позволить ей увидеть, как его застрелят. Она уже думала, что он убил ее отца, и то, что и его убили бы прямо у нее на глазах, было бы уже слишком.

Поэтому он схватил ее, используя, чтобы отвлечь внимание от бесчувственного тела Чезаре, чтобы он мог уйти живым, это было правдой. Но он хотел все объяснить. Вот только все прошло не так уж хорошо, не так ли? Он даже не смог сделать это должным образом. Она была так взбешена, так рассержена. И каждое слово, которое она произносила, было подобно удару молотка по гвоздю, вбивающему этот гвоздь в его кожу и глубоко в его плоть. В его сердце.

– Ты слишком глуп, чтобы понять…

А теперь она ушла. Она выскользнула из машины, и он сделал лишь мимолетную попытку остановить ее. Но ему пришлось отпустить ее, потому что она была права во всем. Решение застрелить Чезаре, стать тем, кем сделал его отец, принадлежало ему. Это был его выбор.

– Я могла бы быть той семьей. Ты мог бы принадлежать мне…

Дыра в его душе становилась все шире и глубже. Усиливая боль от потери, от горя.

Да, он сделал выбор, и выбор был не в ее пользу. Он буквально повернулся к ней спиной, отказываясь слушать то, что она говорила ему - то, что она говорила ему все это время - в пользу удовлетворения своей собственной ярости.

Он мог бы выбрать ее, принадлежать ей, но не сделал этого.

Он выбрал своего мертвого отца.

Вульф ударил рукой по рулю, и тихий стон боли вырвался из его груди.

– Зарабатывай свой трезубец каждый день, - было частью девиза, и все же, что он сделал? Каждый день он принимал одно неверное решение за другим. Один плохой выбор за другим.

Если он не заслуживает Оливию де Сантис, то уж точно не заслуживает и своего трезубца.

Заставив себя сесть, Вульф принял решение и снова завел машину, выезжая на дорогу.

Через некоторое время он подъехал к знакомому зданию, вышел и поднялся по ступенькам к входной двери. Он нажал на кнопку звонка, и через секунду дверь широко распахнулась. Но на пороге особняка Тейтов стоял

не старый дворецкий Ноя и даже не экономка, а его брат Вэн.

Карие глаза Вэна сузились.

– Черт возьми, как раз вовремя, - хрипло сказал он.
– Проходи. Мы с Лукасом хотим тебе кое-что сказать.

По спине Вульфа пробежала дрожь.

– Почему ты здесь? Ты не должен был быть в Нью-Йорке.

– Приехал сюда сегодня утром. Услышал кое-что о том, как мой младший брат похитил дочь Чезаре де Сантиса. Подумал, что мне лучше приехать и проверить это, - он стоял в стороне.
– Ты идешь или нет? И лучше бы ответ был «да».

– Откуда ты знал, что я приду сюда?

Вэн пожал плечами.

– Я знал, что рано или поздно ты появишься. Особенно учитывая ситуацию с де Сантисом.

Вульф этого не ожидал. Он ожидал увидеть служащего, передать кому бы то ни было сообщение, а затем вернуться в Вирджинию, на базу, и сдать свой гребаный трезубец.

Последним человеком на земле, которого он хотел бы видеть, был его проклятый брат, который, очевидно, хотел что-то сказать.

Взгляд Вэна сузился еще больше.

– Вульф. Не заставляй меня говорить дважды.

У него вдруг не осталось сил на все это. Казалось, что вся борьба просто ушла из него, поэтому он пожал плечами и прошел в коридор.

– Хорошее решение, - пробормотал Вэн, проходя мимо него к двери, ведущей в гостиную. Он тоже открыл ее и дернул головой.

Вульф прошел через нее, двигаясь на автопилоте, входя в теплую, уютную гостиную со знакомыми фотографиями на каминной полке и изящными картинами на стенах. Она была оформлена в кремовых тонах, резко контрастирующими с холодной белизной и резкостью гостиной де Сантиса.

Лукас стоял у камина, засунув руки в карманы джинсов, его серебристо-голубые глаза были ясными и ледяными. Хотя, возможно, теперь, когда Вульф подумал об этом, они уже не были такими ледяными, как раньше.

– Хорошо, - сказал Вэн у него за спиной.
– Теперь, когда мы все здесь, тебе лучше, блядь, объяснить, что, черт возьми, происходит, Вульф. Потому что я устал от того, что ты то появляешься, то исчезаешь, и вообще, я устал от боли в моем гребаном заду.

Лукас ничего не ответил. Очевидно, их средний брат согласился.

Блядь.

Вульф не сел, он повернулся и подошел к окну, пытаясь собраться с мыслями, понять, что, черт возьми, он собирается сказать. Теперь уже не было смысла что-то скрывать или оправдываться тем, что у него нет времени на объяснения. Не то чтобы у него хватало сил на это.

Его братья заслуживали знать правду, потому что во многих отношениях он тоже подвел их.

Он продолжал смотреть в окно, засунув руки в карманы.

– Ты же знаешь, что у меня были близкие отношения с папой. Ну, для этого была причина. Он сказал мне, что я его настоящий сын, - за его спиной не было ничего, кроме тишины, и он продолжал: - Он сказал, что они с мамой собирались пожениться, но она бросила его и не сказала, что беременна. Он узнал об этом только три года спустя, когда с ним связался кто-то из дома мальчиков. Очевидно, им передали ребенка, а его назвали отцом. Поэтому он пошел узнать об этом парне, и там был я. Он сказал мне, что сделал анализы и что да, я его сын. Я должен был держать это в секрете, потому что де Сантис был реальной угрозой, и он не хотел, чтобы что-то случилось со мной.