Миллион на три не делится

Литвинов Сергей

– Орган – штука сложная, полной самоотдачи требует. Органист за концерт килограмма три сбрасывает. Он ведь и руками, и ногами играет – тут знаешь какая координация нужна?

– Ну а я-то чем помогу? Пот ему вытирать буду?

– Иногда и пот приходится вытирать, – уверила Верка. – Но главное – ноты перелистывать и регистры переключать.

Катя поразилась: оказывается, орган то ревет, то плачет только потому, что помощник в нужный момент дергает за специальные рычажки-регистры. Расположены они неудобно – сбоку

клавиатуры, по обе стороны от исполнителя, и помощнику весь концерт приходится бегать вокруг него.

– Ни в коем случае каблуки не надевай! – напутствовала подруга. – Органист во время концерта злой. Не дай бог цокнешь случайно – лягаться начнет. А однажды я с регистром напутала – так он мне вообще ногу оттоптал.

Кате становилось все страшнее и страшнее. А Верка продолжала лить в огонь масло:

– И за страницами следи со всех глаз! На половинку ноты опоздаешь – он уже слюнями брызжет. Потом в антракте может цветами исхлестать.

– Вер… может, ты еще кого-нибудь поищешь? – жалобно попросила Катя. – У меня слух-то, ты знаешь, не очень… Да и регистры эти… как я их все запомню?!

– Катерина! Ну кого я найду?! – сердилась подруга. – У нас у всех расписание плотное, вечера заняты. Скажи спасибо, хоть есть возможность с утра потренироваться!

– Спасибо, конечно, – пробормотала Катя.

…Костя наговорил ей много обидного, когда в пять утра она побежала на первый поезд метро… Напоследок заявил:

– Точно кролик! Совсем без мозгов… Надо ж такое придумать: в ка-ан-сэр-ваторию она собралась! В пять утра! Кому лапшу вешаешь?

– Уж лучше в консерваторию, чем, как ты, в казино, – пробурчала Катя и хлопнула входной дверью.

Шварк раздался на весь подъезд. В соседней квартире аж собака залаяла. А Катя с удивлением отметила: ей полегчало.

…В утренней консерватории было что-то торжественное и мистическое: заспанная вахтерша, гулкий зал, строгие лица композиторов на стенах… Орган, казалось Кате, смотрел на нее снисходительно: куда, мол, тебе до меня, кролик…

Верка позволила подруге изобразить «собачий вальс». Даже столь примитивные звуки на органе вышли торжественными, эпохальными. А Рубинштейн на портрете от легкомысленной мелодии, привиделось Кате, скривился…

– Все, хорош баловаться, – постановила Верка. – Давай делом займемся. Смотри, вот они, регистры. Запоминай. Но я тебе еще и картинку дам, там нарисовано, как они расположены. А вот ноты – вся сегодняшняя программа. Сплошной Бах. Дома обязательно проиграй, чтоб запомнить, когда страничку перелистывать. А вот, видишь, в нотах значки: когда какой регистр включать. Тоже заучи назубок. И смотри не опаздывай – великий Гинзбург перед концертом кофе требует. Любит, чтоб не буфетчица подавала, а помощница.

– Вера! Я… я не успею все это запомнить! И проиграть… Да я пять лет за инструмент не садилась! И памяти у меня нет! Особенно музыкальной…

– Катюшка,

милая, солнышко, ну пойми ты! Надо мне улететь, надо! Я, может, оттуда с обручальным кольцом вернусь, понимаешь? А тут – какой-то концерт. Но не могу же я просто не прийти! Представляешь, что будет, если Гинзбург без помощницы останется?

«Ну а я-то тут при чем?» – устало подумала Катя. Но, конечно, промолчала.

…Весь день до пяти она мучила старенькое домашнее фортепьяно. С грехом пополам, двумя пальцами, изображала Баха. К третьему часу мучений соседи принялись колотить в стену. Но Катя стучала и стучала по клавишам, бормоча: «Туру-рум… страница… рурурурурурум…регистр…пу-у-ум…регистр…»

В четыре позвонил Костя. Сказал ласково, будто б и не орал на нее в ночи:

– Я сегодня рано приду, часов в восемь. Ужин организуешь?

– Ужин… там в холодильнике плов остался. Разогревай. Я часов в десять вернусь.

– Снова в консерваторию собралась? – издевательски уточнил он.

– В консерваторию, – спокойно ответила Катя. И пригласила: – Хочешь – приходи. Органный концерт Гарри Гинзбурга, в Большом зале. А я Гинзбургу помогать буду.

– В каком, интересно, смысле – помогать? – поинтересовался Костя.

Катя, испуганная, уставшая, злая, не удержалась:

– Да уж не в таком, как тебе твоя секретарша помогает.

– Катерина, – строго попросил Костя. – Ты выражения выбирай.

– Пошел ты… – пробормотала Катя.

Эту конструкцию она употребила впервые в жизни.

Не дожидаясь Костиного ответа, положила трубку и ошалело повторила: «Пошел ты!»

Грубые слова звучали музыкой. Ай да она, ай да кролик!

***

Гарри Гинзбург встретил новую помощницу ласково:

– Красавица какая: шейка худенькая, ручки тоненькие…

Катина правая рука немедленно оказалась в объятиях его жарких губ.

– Э… рада познакомиться с вами… Гарри… э-э…

– Для тебя – просто Гарри.

Он оставил в покое ее кисть и притянул девушку к себе. Катя приготовилась вырываться, но Гинзбург лапать ее не стал. Просто сжал ее со всей мощи и выдохнул в ухо:

– Смотри, цыпочка… Вера мне позвонила, за тебя поручилась. Классная, сказала, специалистка. Так что гляди. Чтоб сработала как по нотам.

Слегка сжал ее шею огромной лапищей:

– А ошибешься – после концерта лично удавлю. Все, беги скоренько за кофе. Без сахара, двойной.

***

Гарри Гинзбург считался лучшим органистом страны.

– Зал полный, – сообщила Кате участливая билетерша. – В партере – помощник мэра, в амфитеатре – американский посол и музыкальные критики… – И без перехода: – Ты молодая такая, дочка… Смотри, не подведи Гинзбурга.

За пять минут до начала к Кате подошла брюзгливая дама в вечернем платье: